Училище на границе

Это случилось еще в первые дни нашего пребывания в училище. В перерыве на полдник мы слонялись без дела у края плаца, Мерени со своей кодлой убежал играть в футбол, а мы случайно оказались вместе, четверо или пятеро, в черных кителях. Впрочем, не совсем случайно, поскольку после раздачи полдника и команды «разойдись» мы, новички, разбредались медленнее остальных. Цако, поедая свой хлеб, сначала поглядел на Медве, потом на Аттилу Формеша. «Хе-хе, — сказал он. — Черный китель, зеленые уши!»

— Такие носили драгуны, — пояснил он. — Это мундир кавалерийских офицеров.

— Откуда ты знаешь? — спросил я.

— А может, и уланы, — сказал Цако.

— Черные рыцари, — сказал Медве. У него тогда еще были живые глаза. — Черная рука.

— Чего-чего? — повернулся к нему Формеш.

— Нам нужно держаться вместе. — Медве перевел взгляд с Формеша на Тибора Тота. — Черная рука. Заключим союз. Не дадимся!

Медве хотел перехватить взгляд Тибора Тота, но Тибор, пожав плечами, отвернулся.

— Это что надо! — сказал Цако. — По рукам! Черные рыцари!

Медве нерешительно пожал протянутую руку Цако.

— По рукам.

Я тоже присоединился. Цако левой рукой похлопал по плечу Тибора Тота. Но тот отстранился. А Формеш тоже протянул свою руку. Я жевал хлеб и хохотал. Мы не знали, зачем нам такой союз, но «черная рука» — это звучало неплохо. Неожиданно рядом с нами появился Калудерски и вопросительно вздернул подбородок:

— Вы что?

Калудерски не смеялся. Как его зовут, я еще не знал, а только запомнил по лицу, что он тоже в классе «А». Шел третий или четвертый день нашего пребывания в училище.

— Ничего, — широко улыбаясь, ответил Цако. Все вместе мы пошли дальше, а Медве живо прибавил:

— Но только чтобы по-настоящему! — Его голос звучал непривычно решительно.

— По-настоящему! — невольно повторил я.

Калудерски что-то заподозрил. Стояла чудесная солнечная погода. Мимо нас пробежал Петер Халас, он приветствовал меня движением бровей. Я дошел до горки, упал в траву и, глядя на плывущие по небу кроткие кучевые облака, навсегда обо всем этом позабыл. И сегодня я уже не помню и не знаю, правда ли это, так ли все было. То, что я рассказал, всего лишь воспоминание о воспоминаний.

Так или иначе, дня через два, когда мы, новички, в начале перерыва опять толклись втроем по краю плаца, к нам подошли Калудерски и козявка Матей и нагло начали приставать к нам:

— Это что? Заговор? Да?

Тогда-то я и вспомнил про давешний разговор о черных драгунах и черной руке, но тогда уже он представлялся мне всего лишь наивным ребячеством штатских, хотя Медве, например, пишет об этом совсем по-другому и более сжато:

«Когда Матей и Ворон заметили, что трое или четверо новичков завязали у одной из скамеек уже совсем веселый и дружеский разговор, они решили вмешаться.

— Их носили черные драгуны, — как раз говорил Пали Цако. Разговор зашел о кителях.

— Черта с два! — изрек Бот.

— А может, пираты, а? — сказал Медве. — Черная рука.

— Хе-хе, подадимся в пираты! — засмеялся Формеш.

— Вы что это, а? — Ворон безо всякого предупреждения пнул Формеша в подколенок. — Что? Сговорились, да?

Матей предательски ударил Медве под дых.

— Заговор, да?

Новичкам лучше было бы не вступать в дружеские разговоры друг с другом, но было уже поздно. Подоспели и другие».

Конечно, как я заметил, в своей рукописи Медве очень многое преднамеренно изменил. Вне всякого сомнения, за эти несколько дней все обрело для нас совсем другой смысл. Раньше я еще вспоминал о нашем с Петером Халасом скрепленном кровью союзе и по утрам, при подъеме, увидев мельком Халаса в ряду кроватей напротив, радовался, но секундой позже мне уже становилось горько. Лучше бы его здесь не было, думал я. Новоявленный Петер уничтожал все, что прежде связывало нас. Когда-то он кричал под моим окном: «Бебе! Выходи!» — и однажды, в глубине двора за садами, когда мы обороняли кучу шлака, мне угодило камнем прямо в лоб. Кровь хлынула до того сильно, что Петер стал рисовать ею на стене разные знаки и мог бы даже написать моей кровью «Родина моя…» — как Петефи на гравюрах захолустных трактиров. Так родилась у нас идея клятвы на крови. Потом, чтобы утешить меня после взбучки, которую мне задали дома за разбитый лоб, Юлия, кончившая тогда Музыкальную академию, повела нас обоих в кино. В кондитерской мы ели деревянными палочками мороженое, малиновое, шоколадное и ванильное. А Юлия платила за нас из своего маленького кошелька с застежками. Теперь же, во время побудки, клятва, скрепленная кровью, мороженое, кино — все обесценивалось, лишь только Петер попадался мне на глаза.