Училище на границе

Однако Медве нервничал и не слушал мать. Некоторое время он смотрел на нее испытующим взглядом — не сердится ли она, но когда убедился, что не сердится, почувствовал облегчение и вновь отвернулся. На вопросы отвечал неохотно.

— Ты не рад мне, Габор?

Медве пытался мягко высвободиться из материнских объятий.

— Ну, ответь же!

— Все равно, — учтиво промямлил наконец сын.

Мать на мгновение похолодела, но тут же продолжила разговор. Они сидели в просторной музыкальной комнате на первом этаже, и Медве неподвижно смотрел на резной пюпитр. Очнулся он, лишь когда услышал фразу: «Этот милый полковник, как бишь его, Гарибальди, знаешь…» Он тотчас перебил мать:

— Я не хочу домой.

— Что ты говоришь? Почему?

— Если можно, я останусь здесь.

Мать онемела от изумления и изменилась в лице. «Да что с тобой творится, Габор?» — тихо спросила она испуганным голосом. До сих пор она говорила со свойственной ей решимостью, в ее голосе даже слышалось негодование. Ибо когда она прибыла, адъютант в канцелярии тотчас показал ей маленький вязаный зеленый жилет и спросил, присылала ли она такой сыну или нет? Как так? Неужели Габор сам не доложил об этом? Ну конечно сказал, они просто хотели уточнить. Потому что жилет оказался у курсанта под кителем.

Медленно и с трудом она все же наконец сообразила, что ее сына заподозрили в краже жилета. Это ее возмутило. Хотя в их вопросах и не было особого недоброжелательства, больше того, этим они и ограничились. Медве облегченно вздохнул — слава богу, только это их и интересовало. Он уже несколько месяцев боялся, что из-за маленького вязаного жилета у него еще будут большие неприятности.

Жилет однажды принесла ему долговязая генеральша — посылка от матери, и Медве не мог не взять его. Разумеется, такому смехотворно штатскому предмету одежды здесь не было моста в буквальном смысле слова. Медве отчаянно, с самого сентября, прятал его, а это было делом нелегким. Руководство по пользованию тумбочкой не давало возможности прятать зеленые жилеты. Вот почему он натянул его на себя, когда собрался бежать, порядка ради, а не от холода; жилет обнаружили, когда он заснул на гауптвахте, и отобрали. А он испытал немалое облегчение оттого, что жилет всего лишь представили на опознание его матери и не приставали с вопросами, где он держал его до сих пор.

Мать обеспокоилась, испугалась. Она не понимала, почему сын не хочет вернуться домой. Полковник сказал ей, что он может остаться, но в таком случае понесет наказание за побег. Его возьмут под арест.

Медве на мгновение улыбнулся, когда мать растерянно схватила его за руки. «Не расстраивайся, родная», — сказал он и прильнул лицом к ее лицу. Но потом разговор соскользнул куда-то в сторону от основной темы. Он хотел мягко успокоить мать, но помимо воли отвечал ей со все возрастающим раздражением.

— Не будем говорить об этом, мама!

Она укоряла его за гауптвахту, за то, что он бросил на землю хлеб с жиром. В конце концов она обиделась. А Медве от этого все более раздражался. Он хотел выразить ей свою любовь, потому что ему было больно видеть в ее глазах тревогу и печаль, но все его старания привели только к тому, что он начал говорить ей резкости. Он предпочел снова замолчать. Была среда. Он смотрел на резной пюпитр.

С обиженными лицами оба неподвижно сидели на плюшевом диване в музыкальной комнате. По лицу Медве пролегла уже подсохшая царапина. Он стал ногтем отколупывать зудящий струп. Наконец мать сказала ему:

— Не трогай! Грязными-то ногтями!

— Они не грязные, — сказал Медве. Тем временем мать взяла его руку, и Медве сам увидел. Ногти действительно были грязные.

Мать прижала к себе сына, ее лицо несколько смягчилось. Они помирились. Однако на другой день, за гораздо более короткое время свидания Медве своим нетерпением и раздраженным тоном сумел так обидеть мать, что она в тот же день вечером уехала, хотя перед тем намеревалась остаться до воскресенья.

Медве не стал удерживать ее. В четверг после полудня его сосед Матей уже с утра начал приставать к нему с расспросами в первую же десятиминутную перемену.

— Зачем это ты убежал, скотина?

Медве не отвечал, он даже не слышал вопроса и преспокойно продолжал рыться в своем ящике. Матей толкнул его локтем в бок и повторил вопрос. Медве рассеянно взглянул на него и решительным тоном ответил:

— Так просто.

Он нашел тетрадь, которую искал, и начал перелистывать ее. Матея разозлило спокойствие новичка, и после полудня, выбрав удобный момент, он опять стал приставать к нему:

— Зачем ты убежал, отвечай!

Он говорил громко, поскольку Мерени и Гержон Сабо как раз ошивались у кафедры, в двух шагах от них. И он достиг своей цели: оба обратили на них внимание. Они глядели на Медве, который по-прежнему не отвечал на вопрос и даже не пожал плечами. Он совсем недавно расстался с матерью и не мог думать ни о чем другом. На дежурстве был Богнар.

— Что такое? В штаны наложил? — сказал Матей, еще больше повышая голос.