Училка и Чемпион (СИ)

В комнате чисто, ни капли пыли. Наверное, мама готовилась к встрече гостей и рассчитывала, что я пойду демонстрировать свои столетние грамоты, которые она повесила в рамочку, Антону.

Мама — тот ещё режиссер.

Смотрю на свою комнату со странным чувством: книги и мебель, которая, кажется, никогда не менялась, в углу до сих пор стоит старый книжный шкаф, а на стене висят те самые грамоты, о которых так любит говорить мама. О, она еще и мои фото повесила, на которых я со сцены декламирую стихи.

— Вот она, моя скромная девичья обитель, — усмехаюсь я, показывая рукой на комнату. — Как видишь, ничего особенного. Полки с книгами, да и всё.

Мирон заходит внутрь, медленно осматривая всё вокруг. Он подходит к полкам и бегло просматривает названия книг. Возле моих фоток задерживается, смотрит, прищурившись.

— Много классики, — замечает он, слегка склонив голову. — А ты у нас серьезная читательница.

— Было дело, — киваю я, чувствуя, как в груди нарастает неловкость. Не то чтобы я стеснялась своих книг, но видеть Мирона в этом углу моей жизни, где царят воспоминания детства и юности, как-то странно.

— А грамоты? — он подходит к стене, рассматривая награды за победы в литературных конкурсах. — Тебя тут целая стена славы, Кошка.

— Перестань, — бормочу я, нервно поправляя волосы. — Это всё было давно. Это стена славы моей мамы, скорее.

Он поворачивается ко мне и вдруг медленно подходит ближе. В его глазах появляется тот самый блеск, от которого у меня внутри всё сжимается. Я успеваю моргнуть, прежде чем понимаю, что он уже совсем рядом.

— Знаешь, Кошка, — его голос становится чуть ниже, и он смотрит на меня так, что я уже не могу отвести взгляд. — Эти грамоты — это здорово. Но мне больше нравишься ты.

— Ты что…. — начинаю я, но голос срывается, потому что Мирон уже наклоняется ко мне, притягивая меня ближе к себе. Его руки уверенно ложатся на мою талию, и я чувствую, как по телу разливается тепло.

— Перестань, — выдыхаю я, но это звучит слишком слабо, чтобы быть настоящим протестом. Внутри всё переворачивается, и я понимаю, что сопротивляться бесполезно.

— Я только начал, — шепчет он, его губы уже почти касаются моих.

— Мы же…. тут мои родители. И гости…

Я стою, словно приклеенная к полу, и сердце колотится так громко, что, кажется, его слышно на весь дом. Но перед тем, как я успеваю сказать что-то ещё, Дорофеев прижимает меня к себе, его губы касаются моих, и вся моя решимость тает, словно лед на солнце.

Мы стоим посреди моей девичьей комнаты, окружённые книжными полками и старыми грамотами, но мне кажется, что весь мир сужается только до нас двоих. Мирон целует меня так, что внутри всё горит, и мои руки на автомате тянутся к его шее, чтобы прижать его ближе.

— Знаешь, — шепчет он между поцелуями, — мне определенно нравятся твои книги. Но ты — лучшее, что есть в этой замечательной девичьей обители.

— Да ладно тебе, — усмехаюсь я, хотя внутри всё ещё пылает.

— Ты, кажется, мне кое-что должна за эту милую поездочку, помнишь? — мурлычет на ухо, а рука ложится на плечо и мягко, но настойчиво надавливает.

29

Мирон, не отрываясь от меня, мягко, но настойчиво прижимает меня к себе. Его руки уверенно обнимают меня за талию, и я чувствую, как всё внутри напрягается, будто каждый нерв натягивается.

Он смотрит на меня, и в его глазах читается жгучее желание. Как будто он никогда ничего не хотел сильнее.

Но здесь, в моей комнате, в доме родителей, всё ощущается по-другому — слишком рискованно и… слишком захватывающе.

— Ты чего? — шепчу я, пытаясь найти остатки здравого смысла, но это получается так неловко, что сама удивляюсь.

— Ты же сама закрыла дверь, — шепчет Мирон с той самой дерзкой усмешкой, от которой у меня внутри всё переворачивается. Он поднимает бровь, показывая взглядом на дверь, за которой остались мои родители, Валентина Николаевна и её сын.

— Закрыла, — соглашаюсь я, но ощущаю, как голос дрожит от напряжения. Во рту становится сухо, а лицо горит так, что хочется прижать к нему холодные ладони. — Но…

— Но? — он наклоняется ко мне, его губы едва касаются моей шеи, и я чувствую, как волна жара разливается по телу. — Ты боишься, что нас услышат?

Он целует меня чуть ниже, и я закрываю глаза, пытаясь справиться с этим взрывом эмоций, который накрывает меня с головой.

Конечно, я боюсь!

Это всё-таки родительский дом, и дверь хоть и закрыта, но меня от этого не меньше беспокоит мысль, что кто-то может постучаться в любую минуту.

— Мирон…. — пытаюсь снова сказать что-то осмысленное, но его прикосновения мешают мне собраться.

Мужские руки ныряют под платье и обхватывают мои ягодицы, сжимают, вызывая горячую волну, что ударяет в низ живота.

— Люба, — его голос звучит тихо и уверенно, но в нём чувствуется нотка страсти, которая буквально сводит меня с ума. — Ты знаешь, что тоже хочешь этого.

Всё смешивается: страх, возбуждение, волнение. Меня то бросает в жар, то снова накрывает волна смущения и дрожью.

Как будто всё в этом моменте и пугает, и манит одновременно.

— Но…. — начинаю я снова, но это «но» уже звучит неуверенно. — Здесь… могут услышать….