— Карин, — стреляю в неё взглядом. — Ему двадцать два.
— Я помню, — смеётся она. — Просто ты так стесняешься вашей разницы в четыре года, что я не сдержалась. Прости.
Смеюсь вместе с ней. Уж слишком заразительно она хихикает. А потом замолкаю и опускаю глаза. Эмоции взвинчиваются внутри, щёки вспыхивают жаром.
— Он такой… такой, Карина, — слова все разбегаются, как вспугнутые муравьи. — Дикий, такой горячий. Я с ним себя не узнаю, понимаешь? Сумасшедший. И меня такой делает.
— Ты влюбилась, — улыбается подруга. Не спрашивает — утверждает.
И… она права. Я не озвучивала это в своей голове, но сейчас эти слова будто огнём в воздухе вспыхивают. Сияют, ослепляя. Обжигая.
Влюбилась.
Да по уши я в него провалилась. Влипла по самое не хочу. Сиганула со скалы на глубину, позабыв, что плавать не умею.
— Мне страшно, — шепчу сокровенное, голос подводит. — А если для него игра это, Карин? А если просто развлекается? А меня насквозь, понимаешь?
— Не думаю, — говорит вдруг совершенно серьёзно. — Бравады напускной в нём много, но в груди не камень. И я видела, как он смотрит на тебя. Это не похоть, Вася, это куда большее.
— Я с ним будто без тормозов мчусь под двести. И иногда ощущение, что по встречной. Я никогда себя так не ощущала, никогда.
— Так может это оно? — Карина кладёт свою тёплую ладонь на мои вдруг заледеневшие пальцы. Гладит, как только что гладила, успокаивая, младенца. Её суперсила — любовь и спокойствие. — То самое? Может, это именно то, что твоё сердце искало, Вась? Горячий мажор и строгая училка — вы такие разные, но идеально вписываетесь друг в друга.
Училка и мажор. Несовместимое. Нереальное, казалось бы.
Но тогда почему так пылает между нами?
Может, Карина права, и это действительно “то самое”?
Страшно вдруг становится. Как будто ставки вот прямо сейчас, при осознании, взлетели. Страшно уже не за работу и репутацию, а за собственное сердце. Справлюсь ли я, если он его разобьёт?
31
— Погода — кайф, — потягиваюсь и опираюсь задом на нос Бамблби.
Надо же, кликуха прилепилась к моей девочке. Ну а что? Прикольно между прочим.
— Да в каком месте? — ёжится Марк и натягивает капюшон. Мерзляк. До сих пор ноет, что предки его с юга в Москву притащили в детстве. Сказал, универ закончит и обратно в Краснодар уедет или в Сочи. — Это ты у нас на крыльях любви. Тебе всё кайф.
Последнее слово он глотает, потому что получает локтем в бок. Но тут же жахает меня в плечо. Лёгкий дружеский утренний махач.
— Не умничай, Марик, — достаю сигарету и закуриваю.
— А я неправ? В аудитории на паре так искрит, когда мы приходим на английскую фонетику, что мне кажется, у меня в волосах аж потрескивает статика. А с тебя и Адамовны вот прям сейчас слетит одежда.
Блин, он прав. Меня реально колбасит от неё. Я вчера чуть со скалы на соревнованиях не сорвался — о ней задумался. Сиськи эти охеренные в сиреневом лифоне. Блин, ну капец. Надо завязывать, а то опять встанет.
Отвлёкшись от воспоминаний о хриплом дыхании Адамовны в динамике телефона, прослеживаю хмурый взгляд Марка. Он сосредоточился на площадке у универа напротив парковки.
Там несколько студентов курса первого-второго сбились в стайку и ржут. Напротив на коленях прямо на асфальте сидит девчонка и, поправив очки и завернув упавшие на лицо пряди за уши, пытается собрать свои вещи, разбросанные у ног.
— Смотри, морковка, тут твои фломастеры, — говорит один из парней, а потом демонстративно наступает на упаковку.
Раздаётся хруст. Девчонка обиженно поднимает глаза. Мы сидим в стороне, но даже отсюда я вижу, что она едва сдерживает слёзы.
Выбрали себе жертву и долбят. Обычное дело. Я и сам так много раз делал, только вот сейчас наблюдать как-то совсем неприятно.
Девушка встаёт на ноги, подходит к раздавленной пачке фломастеров и наклоняется, чтобы поднять их, а мудак, который раздавил, вдруг наступает на край её длинного шарфа, и девчонка, вскрикнув, теряет равновесие и падает на колени.
Суки ржут, а Марка резко подрывает. Мне уже и самому за этим наблюдать надоело, хотя обычно я не лезу. Везде есть своя экосистема. Свои лидеры и аутсайдеры. Это балланс.
Ну, так мне казалось.
Двигаю за Марком. Он резко тормозит возле придурка и толкает того в плечо. Как раз на меня. Я ловлю и придерживаю. Жёстко. Даю Марку решить, что делать дальше. Это его инициатива.
Пацан дергается, пытаясь быкануть, но, срисовав, кто к нему подвалил, осекается.
— Уёбывай, — коротко инструктирую его, когда понимаю, что Марку больше интересна зарёванная тёлка, чем рожа этого ублюдка.
Второй раз повторять не приходится. Дебил быстро мотает удочки сам и кивает компании, замершей в ожидании.
Отхожу на пару шагов, пока Марк помогает девушке подняться. Но она, кажется, и на него волчком смотрит. Совсем уже зашуганная, видимо. Отрицательно мотает головой и быстро собирает свои манатки с земли, запихивает их в сумку и сваливает.
Марк возвращается ко мне. В руках тот самый клетчатый голубой шарф с грязным пятном от ботинка мудака. Девочка так стреманулась, что сбежала и даже шарф свой упустила.
— Золушка оставила туфельку? — усмехаюсь, глядя на Марка.