Учись слушать. Серфинг на радиоволне

– Все, ребята, «толстое» время началось!

Я сначала не поняла, а как Миша отразился – красно-зеленый – в черной крышке рояля, коснулся клавишей… сразу стало ясно, что это за «толстое» время.

Зрители вошли в такой раж – вытащили дудки, давай дудеть, звенеть ключами, стучать ногами, у кого-то с собой был пузырь с горохом. Публика неистовствовала.

Все кричат:

– Нон-стоп!

Дескать, шпарь, Миша, дальше, не останавливайся!

Я прямо глазам своим не поверила, когда увидела такую картину: мы с Мишей Альпериным сидим у нас дома на кухне и всей компанией налегаем на черешню. Художница Лия Орлова, которая заманила его к нам, заранее предупредила, что он вегетарианец, любитель исключительно плодов и ягод, особенно вишни и черешни.

Ну, я, конечно, включила свой «Репортер», поставила микрофон…

Говорю:

– Миша! Кушайте черешню.

А он отвечает:

– Спасибочки, Марина!

…Жизнь моя протекала счастливо и ликующе, с большими провалами и головокружительными взлетами. Я чувствовала безбрежность, безграничность. Это было ошеломляюще – сохранять недосягаемую связь с мирозданием и одновременно быть открытым для людей, особенно вот таких, как музыкант Альперин, который весь – музыка, всё вокруг него наполнено ею. Хотя, если разобраться, каждый человек – инструмент вселенского оркестра, но Миша – это что-то особенное.

– Как многие, в детстве я ненавидел музыку, – рассказывал нам с Лией и Лёней Миша, – наверное, поэтому и стал музыкантом. Моя мама – пианистка, а дедушка был кантором в синагоге, композитором. И я интуитивно восставал против того, что меня хотели погрузить в мир культуры. Он казался мне тюрьмой, где томятся артисты, музыканты, поэты и художники. Поскольку начало нередко связано с насилием.

– Да, вот Моцарта поколачивали, – сочувственно заметила я. – А вас?

– Меня просто заставляли выполнять ритуалы, учить ноты, играть гаммы, зубрить классику, – горько произнес Миша. – Я бежал из музыкальной школы домой по мосту и с наслаждением сбрасывал с этого моста партитуры!

– Другой бы сам сбросился… – сказала Лия.

– А я бросал Бетховена! Это доставляло колоссальную радость – видеть, как ноты летят над пропастью и плывут по воде. И я до сих пор готов делать то же самое. Люди преклоняются перед великими именами, будь то джаз или не джаз, а для меня авторитеты неприемлемы. «Ты джазмен – играй как Эллингтон!» А моя мама не была негритянкой. Она не пела мне «Бадин сонг» на ночь, не пела спиричуэлс, она была еврейская мама, она пела мне «Фрейлехс» и еврейские колыбельные, смешно, да? А вдумаешься, оказывается, в этом все. Впрочем, я получил неплохое академическое образование, – признался Миша, выкладывая косточки на тарелке, как ноты на нотном стане. – Я много играл Скрябина, Прокофьева, очень люблю Стравинского, и вообще музыка XIX века и западноевропейская классическая музыка – это мои корни. Но когда мы получаем столь солидный багаж, у нас появляется возможность со временем спустить его в мусоропровод! Только тогда есть шанс почувствовать, что мы живем в прекрасном мире, где есть все. Забудьте, чему вас учили, читайте поменьше книг…

– Слушайте поменьше музыки, – радостно подхватила Лия, – но ешьте побольше черешни!

С горящими глазами внимал монологу Альперина Сережка, весьма прохладно относившейся к начальному и среднему образованию, зато в отрочестве любивший сочинять древнескандинавские саги, старинные славянские и кельтские напевы. Сутками напролет писал он симфонию «Ледовая пустошь» с инструментами и голосами, отпустил волосы, сшил себе одеяние, в каком ходил Садко, и уже взял у Лёни деньги, чтобы заказать гусли у одного почитаемого хранителя русских традиций – дядьки Василия. Но дядька Василий своенравно ответил ему:

– Настоящий гусляр должен сам сделать себе гусли! – чем крайне нас озадачил.

Из педагогических соображений мне пришлось немного подтасовать факты:

– Вот именно, – сказала я. – Уж ты будь любезен получить этот груз, чтобы в случае чего от него избавиться. А то, если не получишь, потом и выбрасывать будет нечего.

Но Лёня вскричал:

– Ерунда! Музыка, она везде, она уже есть, садись за рояль и играй. Шевели пальцами, отпусти их на волю, дай им самим жать на клавиши! Главное – не препятствовать, копчиком играть, не осознавая, что играешь!

Кому-кому, а Лёне Тишкову вообще нечего спускать в мусоропровод. Ни на художника он не учился, ни на музыканта, а всю жизнь отважно пишет картины, снимает видеофильмы, строит инсталляции и музицирует по нескольку часов в день. Ему даже известный композитор Антон Батагов хотел продать свой синтезатор. Видимо, собрался уезжать в Тибет или Непал, позвонил Тишкову и сделал такое предложение. А у того уже была старинная фисгармония, которую Люся купила и привезла из Германии.