Учись слушать. Серфинг на радиоволне

– В этом весь мой кость зарыт!

Больше всего меня притягивали старики: мирно беседующие на лавочке у подъезда, старые художники, писатели и артисты.

Кто-то радостно и доверчиво раскрывал мне навстречу двери – как художница Татьяна Алексеевна Маврина.

– Марина? Из «Московской правды»? Ах, по случаю вручения мне золотой медали Андерсена? Конечно, приходите!

И вот мы сидим на тяжелых деревянных стульях у стола, покрытого скатертью с кистями, под абажуром, все ее сундуки с живописью, акварелями, рисунками распахнуты предо мною. Перебирай – и любуйся сокровищами Мавриной.

Как хорошо, что Леокадия Яковлевна Либет, редактор моего учителя и одного из лучших на свете писателей Юрия Коваля, свела их под одной обложкой (книги «Бабочки», «Стеклянный пруд», «Журавли», «Заячьи тропы», «Жеребенок», «Весеннее небо» – плод этой любви – на международных книжных конкурсах наполучали гору медалей). Потом (после меня!) Коваль сидел на том же деревянном стуле и, трепеща, перебирал столь близкие ему акварельные сюжеты.

В свою очередь, моя ученица Юля Говорова, заставшая Коваля, да не видевшая Маврину, напишет о них обоих:

«“Хочу солнце!” – говорил Татьяне Алексеевне Юрий Коваль, когда они работали вместе над книжкой. “У меня много зимних солнц, – отвечала художница. – Вот зеленое, желтое… Кабан пробежал быстро, я еле успела нарисовать. Собака одна и та же, с двух ракурсов, звезды… А что делать с воронами – возьмем или нет? Сороки у нас были, а ворон не было. А грачей в конец. Так-так, лося взяли, нужен иней…”

Нарисовала Татьяна Алексеевна ручей осенью и написала на рисунке: “Лесная речка”. – “Разве ж это речка? – заспорил Коваль. – Это – ручей”. – “Это летом – ручей, а осенью – речка”, – не сдается Маврина. Поэт становился художником, художник – поэтом. Теперь даже не понять, кто кого иллюстрировал. Прочитала Татьяна Алексеевна рассказ Коваля “После грозы” и подписала у себя на рисунке:

Во лузях, во лузях,
Расцвели цветы лазоревые,
Пошли духи малиновые…»

В этом и есть, пишет Юлька, щедрость и мастерство художника – в узнавании: и ты мог там быть, и ты мог видеть…

– Было ведь и такое, – рассказывал Юрий Коваль, – и я стоял на бугре, с которого был написан этюд. Тот дальний лес называется «Мишуковский», а речка внизу – Сестра, и вон под теми ветлами лучше не ловить – коряги, ловить тут надо с лодки, да вот и лодка на рисунке, стоит над ямой, где берет язь…

Прошло восемнадцать лет, Коваль одарил мир удивительными книгами: «Чистый дор», «Кепка с карасями», «Пять похищенных монахов», «Приключения Васи Куролесова», «Самая легкая лодка в мире». Завершил грандиозный роман «Суер-Выер», который, по скромным подсчетам, писал без малого сорок лет. И тогда уже согласился выступить в моей радиопередаче.

Мы договорились встретиться около кинотеатра «Иллюзион». Неподалеку, на Яузской набережной в Серебряническом переулке, среди старых тополей находилась его мастерская. Он ведь и живописец, и скульптор, мастерил деревянную скульптуру из бревен и дров («столб-арт»), делал эмали с евангельскими сюжетами, обжигал их на кастрюльной фабрике. И заявлял со знанием дела, что у художника в руках должно быть ощущение уверенности и счастья.

К тому же Юрий Коваль играл на всем, что под руку попадет, в том числе на банджо. И у него было шесть гитар, разбросанных по свету. Куда ни приедет – там его ждет не дождется родной инструмент.

– Эта гитара, – он мне сказал горделиво, перебирая струны, – между прочим, роскошная.

– Под стать гитаристу! – отвечала я.

Теперь услышать голос Коваля с хрипотцой, когда мы вместе («Подпевать только!» – велел Юрий Иосич) поем под гитару, можно лишь на пленке. Чего мы только не пели: «Стоял товарищ прапорщик на посте боевом, стоял он с автоматиком, немножечко кривым…», «Осенняя россыпь мозаик гоняет над Яузой лист, в начале я только прозаик и только в конце гитарист…» А в португальской песне «Джамбалая» оказалось всего одно слово «Джамбалая!». Ее подпевать легко и доступно каждому.

– Давайте просто поговорим о чем-нибудь, – предлагала я. – Радио все-таки. Если был бы телевизор, то можно просто бы на вас смотреть, любоваться…