Учись слушать. Серфинг на радиоволне

Казалось, разговор окончен. И вдруг слышу – спасительное:

– …А что я должна делать?

– Ну, что-нибудь расскажете веселое и споете, – предложила я, по неопытности наступая прямо на хвост тигру.

– Никогда и ничего такого веселого в моей жизни не было! – воскликнула она возмущенно. – И до каких, интересно, пор мне самой себе все выдумывать? Сколько ни танцую, пою, говорю – все придумываю сама себе! Я Геннадия Гладкова с 1902 года прошу, чтобы мне песню написал. Ему в одно ухо влетает, в другое вылетает. Кто еще будет в передаче?

– Юрий Энтин.

– Энтот Энтин Очень Энтиллигентен, – с выражением продекламировала Рина Зеленая. И быстро добавила: – Это не мое. Можете ему передать, но не ссылайтесь на меня. Скажите энтому Энтину, чтобы сочинил для Рины песню. Или, может, у него уже есть какая-нибудь – завалящая?.. ЧТОБ ЕЕ НАЗАВТРА ПЕЛИ ВСЕ?

Рина Зеленая знала, у кого спрашивать песен. Мало кому удавалось покрыть себя столь неувядаемой славой, как Юрию Энтину и Геннадию Гладкову со своими «Бременскими музыкантами», где Олег Анофриев распевал на все голоса недетским тембром: «А кто увидит нас – тот сразу ахнет! И для кого-то жареным запахнет. А кое-что за пазухой мы держим… К нам не подходи-и, к нам не подходи-и-и – а то зарежем!!! Мы раз-бо-бо-разбой-ни-ки, разбойники, разбойники!..» Тираж этой поистине революционной пластинки в фирме «Мелодия» мигом вырос до десятков миллионов – и это не предел для «Бременских музыкантов».

Звоню Энтину в самом благодушном настроении, уверенная, что Юрий Сергеевич отнесется к нам с пониманием. До того момента я не была с ним знакома, но мне рассказывала сокурсница, преданная поклонница Андрея Миронова, как Юрий Энтин сочинял песню «Вжик-вжик-вжик, уноси готовенького». Это был гениальный момент, ради которого мы готовы были ехать через всю Москву, сто раз смотреть кинофильм «Достояние республики» и шепотом подпевать Маркизу – Миронову, блаженно шевеля губами:

Шпаги звон, как звон бокалов,
с детства мне ласкает слух,
шпага многим показала,
что такое прах и пух!..

Сначала Маркиз не пришел в восторг от этой песни (мы так и звали между собой Андрея Миронова – Маркиз), несмотря на выигрышные слова:

Эх, народец нынче хилый,
драться с этими людьми…
Мне померяться бы силой, мне померяться бы силой –
с ЧЕРТОМ, черт его возьми!

Казалось бы, апофеоз.

Но Маркизу чего-то не хватало. О чем он прямо заявил Юрию Энтину:

– Вы, наверное, не дочитали сценарий до конца. Мой герой кончает жизнь трагически.

Ни слова не говоря, как гласит легенда, Энтин удалился на кухню и сочинил последнюю строфу:

На опасных поворотах
трудно нам, как на войне,
и, быть может, скоро кто-то
пропоет и обо мне:
«Вжик-вжик-вжик, уноси готовенького…»

Миронов обнял его.

Так же, я думала, Юрий Сергеевич кинется со всех ног выполнять просьбу Рины Зеленой. Но он вскричал:

– Для Рины? Ни за что!

– Как? – я страшно удивилась.

В кинофильме «Золотой ключик» Рина сыграла трехсотлетнюю черепаху Тортиллу. Она должна была восседать в кресле – якобы на огромном листе кувшинки, а на самом деле на резиновой камере от колеса МАЗа. Вода – пять градусов, колесо крутится, качается, кресло с берега подтягивают на веревке, вокруг лягушки…

– И вы хотите, чтобы я туда поперлась? – не без сарказма спрашивала Рина режиссера.

Глядь, а она уже не только плывет по болоту на колесе, но и поет песню на слова Энтина.

Затянуло бурой тиной
Гладь старинного пруда…
Ах, была, как Буратино,
Я когда-то молода.

Был беспечен и наивен

Черепахи юный взгляд.
Все вокруг казалось дивным
Триста лет тому назад.

Юный друг, всегда будь юным!

Ты взрослеть не торопись.
Будь веселым, дерзким, шумным.
Драться надо, так дерись!

Никогда не знай покоя,

Плачь и смейся невпопад.
Я сама была такою
Триста лет тому назад.

– Когда по радио диктор на полном серьезе объявляет: «Романс Тортиллы. Исполняет Рина Зеленая», я себя чувствую тенором Большого театра, – говорила Рина Васильевна.

Оказывается, жаловался Энтин, в арии Тортиллы имелся еще один куплет. В разгар съемок, когда уже ничего нельзя было изменить и поправить, Рина Зеленая сказала: «Не буду петь этот куплет – и все. Не хочу. Надо мной все смеяться будут». Куплет был такой: