Учитель

Из этого следовало, что мне надо покинуть дом Пеле, причем немедленно. «Но ведь тебе некуда идти и негде жить», – напомнила Осмотрительность, а следом за ней явилось видение истинной любви: мне казалось, что рядом со мной стоит Френсис Анри, ее тонкая талия так и манит обнять ее, наши руки ищут одна другую; я ощутил, что она вложила свою ладонь в мою, и не сумел отвергнуть ее, не мог отвести взгляда от ее глаз, в которых видел столько счастья, такое родство душ; на выражение этих глаз я оказывал несомненное влияние – мог пробудить в них блаженство и благоговение, глубокое удовольствие, искру воспрянувшего духа, даже приятные опасения. Мои надежды побеждать и обладать, моя решимость работать и возвышаться надвигались на меня стройными рядами, а я собирался ринуться в пучину крайней нужды. «И все только потому, что ты боишься злодеяния, которое может и не произойти!» – подхватил внутренний голос. «Оно произойдет, и ты знаешь это, – возразила упорная стражница Совесть. – Поступай так, как считаешь нужным, повинуйся мне, и даже среди трясин я найду для тебя надежную опору». А потом, пока я быстро шагал по дороге, мне вдруг пришло в голову, что некая Верховная Сущность, незримая, но вездесущая, в своем милосердии пекущаяся лишь о моем благе, теперь наблюдает за борьбой добра и зла в моей душе, желает увидеть, подчинюсь я ее голосу, шепчущему в моем сознании, или прислушаюсь к софистике, с помощью которой ее и мой враг, дух зла, пытается совратить меня с пути. Нелегким и крутым был путь, указанный мне божественным внушением; поросшей мхом и ведущей под гору – зеленая тропа, вдоль которой Искушение разбросало цветы, но если бы божество любви, дружественное всему сущему, и улыбнулось довольной улыбкой, то лишь увидев меня, препоясавшего чресла и направившегося вверх по крутому склону; если же меня потянет к бархатистому пологому спуску, проблеск триумфа покажется на лбу демона-человеконенавистника, отвергающего Бога.

Я тотчас повернулся, быстро зашагал в обратном направлении и через полчаса уже был в доме месье Пеле, где нашел его в кабинете; краткой беседы с доходчивыми объяснениями оказалось достаточно, я дал собеседнику понять, что настроен решительно, и он, верно, в душе одобрил это решение. Уже через двадцать минут я вошел в свою комнату. Я сам лишил себя средств к существованию, сам вынес себе приговор покинуть мой нынешний дом, всего за неделю успев подыскать себе другой.

Глава 21

Еще закрывая дверь, я заметил на столе два письма, которые поначалу принял за приглашения от знакомых кого-нибудь из моих учеников; такие знаки внимания я порой получал, но, поскольку не имел друзей, о корреспонденции другого рода и не мечтал; с тех пор как я прибыл в Брюссель, мне не случалось с нетерпением ждать почтальона. Я небрежно придвинул к себе письма, равнодушно и неторопливо оглядел их и уже хотел было взломать печати, как вдруг мой взгляд и моя рука остановились; увиденное взбудоражило меня, словно я обнаружил красочную картинку там, где ожидал увидеть чистый лист бумаги. На одном письме была английская марка, на другом – адрес, надписанный явно женским, изящным и четким, почерком; второе я распечатал сразу.

«Месье, я узнала, что Вы сделали, на следующее утро после Вашего визита; можете не сомневаться, пыль с фарфора я смахиваю каждый день, а поскольку ко мне уже целую неделю никто не заглядывал, вдобавок колдовские деньги в Брюсселе не в ходу, без лишних слов ясно, кто оставил двадцать франков на каминной полке. Мне показалось, я услышала, как Вы поставили на место вазочку, пока я искала Вашу перчатку под столом; помню, я еще удивилась: неужели Вы решили, будто перчатка могла туда попасть? Так вот, месье, это не мои деньги, и себе я их не оставлю; я не приложила их к этому письму только потому, что они могли затеряться, вдобавок письмо стало бы тяжелее, но я обязуюсь отдать эти деньги Вам при первой же встрече, и даже не вздумайте отказаться от них: во-первых, Вы наверняка понимаете, что долги надо возвращать, что приятно не оставаться должными никому ничем[104], а во-вторых, теперь я вполне могу позволить себе вернуть эти деньги, так как у меня появилась работа. По этой последней причине я и пишу Вам – приятно сообщать хорошие новости, а мне, кроме своего учителя, не с кем поделиться ими.