Смысл последней реплики Фараса сразу стал понятен. Похоже, этот убогий мститель решил, что Вран тоже сам избавился от своих воспоминаний, потому что совершил нечто такое, с чем не смог жить дальше. Что ж, отбрасывать эту версию, конечно, не стоило, но и считать её доказанной лишь на основании страстного желания её автора тоже было бы недальновидно. Вполне возможно, что ничего предосудительного Вран и не совершал, но то, что после возвращения памяти он уже не сможет жить прежней жизнью, было очевидно и не вызывало никакой радости.
— Чего такого важного вы надеетесь узнать? — попробовал поторговаться он.
— Видишь ли, адонэ, — в игру снова включился сидевший напротив Врана аэр, — между разгромом организации, основанной Ставрати, и образованием той, которая существует сейчас, произошёл временной и информационный разрыв примерно в пятьдесят лет.
— У нас появились сомнения в том, что цель изначальных ратава-корги состояла в возвращении потерявших память игроков, — пояснил сосед Врана слева.
— Ну слава богу, наконец-то до вас дошло, — сталкер снисходительно усмехнулся. — А я уж было решил, что в ратава-корги набирают исключительно по принципу неспособности к критическому мышлению. Как можно было надеяться, что через семьсот лет жизни в мире Игры с постоянным переписыванием личности аэры всё ещё будут гореть желанием вернуться домой? Да они давно всё забыли, и даже ностальгия их уже не мучит по ночам. Игроки переделали Игру под себя, и этот обновлённый мир им нравится.
— Всё верно, — согласился сидевший напротив Врана аэр, — и вряд ли наши нынешние цели могли бы вызвать недовольство Совета Пятёрки, ведь они и сейчас смотрят на нашу деятельность сквозь пальцы. Но тогда почему клан Ставрати был полностью уничтожен?
— Хочешь сказать, что раньше цели у ратава-корги были иными? — вопрос Врана был чисто риторическим, а потому никто не стал на него отвечать. — Ладно убедили, у вас действительно имеются причины восстановить мою память. А что если я окажусь вовсе не тем, за кого вы меня принимаете?
Видимо, подобную возможность руководство ратава-корги обсуждало и раньше и, скорей всего, результат их обсуждений не сулил Врану ничего хорошего. Если бы в случае ошибки они планировали его отпустить, то не светили бы свои личности. По тому, как смущённо кое-кто за столом опустил глазки в пол, стало ясно, что своё решение они принимали без учёта принципов справедливости и милосердия, тут работали только соображения целесообразности и безопасности.
— Вы же сможете просто откатить к исходной точке, если я окажусь бесполезным? — попробовал прощупать намерения ратава-корги Вран.
— Прости, адонэ, но так это не работает, — один из участников собрания, видимо, учёный взял слово. — Память невозможно просто стереть или переписать, потому что архив воспоминаний является частью сознания. Так что полностью удалить воспоминания можно только вместе с самим сознанием. А вот доступ к архиву памяти можно заблокировать, что с тобой и произошло. К сожалению, этот доступ не может быть частичным, он либо есть, либо его нет.
— Иначе говоря, в случае повторной блокировки я забуду всё до последней минуты, — резюмировал Вран. — Ну и какие же у меня варианты? Либо развоплощение, либо полная амнезия? Я прав?
— Зачем заранее думать о плохом? — сосед справа попытался сгладить неловкость. — Ро, например, уверен, что ты являешься последним из Ставрати, а значит, одним из создателей ратава-корги.
— Ну куда уж мне спорить с таким авторитетом, — вздохнул Вран. — Ладно, ведите меня к вашему агрегату. Похоже, моей нынешней беззаботной жизни пришёл конец.
Глава 29
Случалось ли вам задумываться о том, каким мог бы быть рассказ о вашей жизни? Была бы это героическая сага о борьбе и победе? А может быть, наоборот, ужастик, которому нет конца? Драма, трагикомедия, поэма? Не думаю, что хоть кто-то способен определиться с выбором, потому что в жизни бывает всякое. Даже в самом унылом и беспросветном существовании случаются моменты, когда мы словно взлетаем над суетой будней, и мир открывается нам во всём своём великолепии. Но с другой стороны, героям и счастливчикам тоже порой приходится тонуть в рутине или окунаться в беспросветную тоску. И всё же как часто мы слышим замечания, типа «её жизнь — это постоянная драма» или наоборот, «он идёт по жизни легко». Что же даёт нам основание делать подобные выводы? Посмею выдвинуть предположение, что это ничто иное, как тот момент, в который мы как бы отсекаем повествование о жизни нашего персонажа и ставим точку. Иначе говоря, это концовка.