Учитель Дымов

— Володька? Не узнаешь?

И тут папа сначала вцепился в Валеркину руку, а потом, наоборот, отпустил и произнёс каким–то незнакомым, почти механическим голосом:

Борька?.. Ты? — и, отпихнув Валерку, бросился вверх. Там он схватил незнакомца за плечи и еле слышно проговорил:

— Живой! Борька, живой!

Ещё девочкой Оля замечала, что мужчины на улице смотрят на неё иначе, чем на подруг. Московскую школьницу такие взгляды, одновременно липкие и зачарованные, заставляли сжиматься и поскорей спешить домой, но к своим двадцати восьми Оля привыкла к этим взглядам, даже обрела в них источник пьянящей бодрости. В лёгком платье проходя по прокалённым солнцем улицам Грекополя, всей загорелой кожей она впитывала струящийся вслед сладкий трепетный эфир невесомых мужских взглядов. Она научилась распознавать тонкие вкусовые оттенки: когда она была с Володей, зависть, обращённая на него, привносила лёгкую нотку горечи; от толпы одиноких курортников ощутимо несло адреналином охотничьего азарта, а сейчас, миновав двух стариков, сморщенных и почти дочерна высушенных временем и солнцем, Оля на мгновение ощутила слабый аромат увядающих цветов.

Год назад, чтобы не сидеть весь день дома, она пошла работать. Валерка подрос и уже не требовал постоянного присмотра, бытовые хлопоты по–прежнему брала на себя Женя, и Оля устроилась в регистратуру одного из приморских санаториев, где отдыхали красивые мужчины в форме и при погонах. Иногда Оля представляла: будь папа жив, она могла бы выйти замуж за одного из этих блистательных молодых офицеров. Это была приятная, дразнящая мысль, но все равно из всех мужчин Володя оставался для Оли самым желанным, самым умным и единственным — любимым.

В Грекополе Володя, казалось, обрёл второе дыхание. Он как–то легко и почти незаметно защитил диссертацию, но главное, он не то чтобы нашёл ответы на вопросы, которые когда–то волновали его — как объяснить материал? как удержать внимание аудитории? как спланировать курс? — но эти ответы вдруг стали неважны. Курс был сбалансирован, аудитория внимала, учебный материал сам ложился студентам в голову. Как Володя объяснил когда–то Жене, он не учил химии — он показывал, как устроено научное знание, как работает человеческое мышление. На его лекции стали приходить студенты с других факультетов, молодые коллеги, которых с каждым годом вокруг становилось все больше, все чаще обращались за советом. Его выдвинули в методологический совет института; он отказался, не желая разрушить волшебство своей работы грубым анализом. Увидев, что он не спешит делать карьеру, руководство политеха потеряло к нему былой интерес. Постепенно сам Володя стал держаться с коллегами подчёркнуто вежливо, но отстраненно. Зато все студенты знали, что он никогда не отказывался быть научным руководителем ни на курсовых, ни на дипломах и делал эту неблагодарную работу на совесть, разбираясь в расчётах, указывая на теоретические огрехи и практические ошибки. Оля давно уже привыкла, что студенты и аспиранты ходят к ним без предупреждения: входя в дом, она привычно прислушивалась, не раздаётся ли чей–нибудь молодой голос, говорящий её мужу непонятные слова на странном птичьем языке. Она быстро научилась распознавать в потоке речи отдельные термины — например, «катализатор» или «абсорбция», но не попыталась понять, что они значат. Ей казалось, понимание разрушит волшебство, благодаря которому химические термины превращались в заклинания, а Володя возвышался до мага и кудесника.

Оля привыкла к неожиданным гостям, но сегодня, войдя в квартиру, остановилась в недоумении: на столе возвышалась початая бутылка, а Володин собеседник — крепкий, жилистый старик с густыми бровями и седой щетиной — совсем не походил на студента. К тому же её муж, обычно сдержанный и корректный, то и дело норовил хлопнуть старика по плечу и называл не иначе как Борькой. Увлечённые выпивкой и беседой мужчины не заметили Олиного появления, так что, устав стоять в дверях, она в конце концов сказала: я пришла! — стараясь, чтобы эти слова прозвучали саркастично и даже угрожающе: мол, я пришла, а вы тут что делаете?

Володя, однако, сарказма не заметил. Широко улыбаясь, он поднялся и, махнув Оле рукой, представил её:

— Это Оля, моя жена!

— Борис! — сказал старик, чуть приподнявшись.

— Очень приятно, — ответила Оля немного холодно.

— Это мой брат, — пояснил Володя, — он пока поживёт у нас. Я думаю, положим его в Валеркиной комнате.

Оля заторможенно кивнула и пошла на кухню. Достала колбасу, нарезала и положила на тарелку. Некоторое время стояла неподвижно, а потом позвала Володю: мол, помоги мне здесь. Когда он пришёл, Оля заговорила тихим, шипящим шёпотом:

— Ты с ума сошёл? Какой ещё брат? Я о нем от тебя вообще впервые слышу! Я с тобой десять лет живу, ты мне никогда ничего о своей семье не рассказываешь, и вдруг — нате! — это мой брат, он у нас поживёт! А завтра у тебя сестра объявится или мама и тоже будут жить с нами?