Учитель Гнус. Верноподданный. Новеллы

— Трезвым! — воскликнул он и поднялся на возвышение над входом. — Будто вы творите это потому, что сильны. Ваша слабая плоть свидетельствует о бесплодном духе. Народ, народ мой! — провозгласил он сверху, простерши руки. — Вот таким я люблю тебя. Будь свободен и велик! Тобою самим же избранные фюреры указали тебе путь, а я забочусь только о том, чтобы снять с тебя последние путы. Твой бог, народ, желает, чтобы ты принес ему свою конечную жертву: твой рассудок! А ну, подай его сюда! — И он закашлялся от поднимающейся кверху вони. Но тем сильнее кричал он, перекрывая гул: — А когда он отнимет у тебя последнее, — пойми, народ, — когда бог этот получит от тебя все без остатка, — тут ему конец. Больше пожирать он уже не сможет, ибо будет сыт по горло. А стоит ему умерить свою алчность, как он станет беззащитен. И тогда он будет уложен наповал, прикончен, прихлопнут. — И маленький человечек бросил в неистовствующую толпу: — Помни, о народ! Это свершу я! И это будет деянием одной лишь мысли!

Тут из облака вони и дыма к подножию возвышения придвинулось чье-то лицо. То был юноша, и он сказал, разевая свою акулью пасть:

— Вот теперь-то вы себя и выдали!

IX

На следующий день начальник социального отдела принимал посетителя.

— Герр Далькони, я о вас знаю. Это я ангажировал вас.

«Так, Далькони, блондин, слегка рыжеватый и вроде бы не Кон», — думал про себя начальник отдела.

Далькони сказал:

— Но тот мужчина был мал ростом, а вы такой высокий. — Сказал тихо, деловито, не отводя глаз, кстати посаженных глубоко и близко друг к другу.

— Вы, верно, шутите, — ответил начальник социального отдела, — мужчина маленького роста, о котором вы говорите, это наш лифтер.

— Я не шучу никогда, — возразил Далькони. — Я всегда пунктуально выполняю свои обязательства и жду того же от других.

— Вы нам подходите, — поощрительно сказал начальник социального отдела. — Но как могло случиться, дорогой Далькони, что до сих пор мы никогда не слышали о вас? Мы бы вас давно купили и тем самым обезвредили. Больше вам выступать не придется.

— То есть как не придется? — Глубокий ужас.

— Да так, не выйдет, Далькони. Ведь вы подготовили не какой-нибудь обычный номер, а номер иллюзионный. Прямо скажем, первоклассный. — При этих словах Далькони засиял. — Кстати, кто его придумал? Нам нужна фамилия этого человека. И тем не менее номер ваш, — заключил начальник отдела, — для нас неприемлем.

Далькони задумался. Потом спросил:

— А если, несмотря на это, я буду разъезжать с ним?

— Попробуйте! — Начальник социального отдела распахнул и снова захлопнул свою пасть.

Далькони, с еще большим испугом в голосе:

— Не троньте меня! Я знаю, если вы надумали меня разорить… Вы уже разорили других… — И, увидя перед собой акулью пасть, добавил: — Не оплатите ли вы тогда мой контракт на четырнадцать дней? Такой жалкий неудачник, как я, сразу подумал об этом.

Тут прелестный юноша с акульей пастью проявил глубокую человечность. Положив на плечи посетителю свою длинную руку, он мило произнес:

— Садитесь, Далькони! — Движения его теперь опять были не без претензии на благородство. Он даже сумел придать сладость своему голосу. Все было рассчитано на человека, способного ценить искусство. — Что, собственно, вы теряете, Далькони? Ведь мы вас компенсируем!

— А вы можете?

«Интонация усталая, с оттенком сомнения, нет, все-таки, верно, Кон», — подумал начальник социального отдела.

— Я начинающий артист, — сказал Далькони. — Что поделаешь, приходится работать на пригородных сценах или в провинции. И имени никакого. Что ж поделаешь. Но все-таки кое-какие виды есть. И не только в смысле заработать побольше денег.

— Ведь и Кобес работает не только ради денег, — произнес начальник социального отдела. — Разве художник рисует картины, композитор сочиняет музыку ради денег? Стремление творческой личности к созиданию… — Он словно проснулся.

— Вот именно, — сказал Далькони, не проявив никакого удивления. — Труд артиста для меня сам по себе вознаграждение. Как думаете, успех это для меня или нет, что ваш лифтер велел мне так срочно явиться сюда? На машине доставил — это ли не успех? И сразу — большую сцену, огромный зал, полный народу. Для таких иллюзионных номеров это необходимо — иначе публику за живое не возьмешь. А разве вас лично не захватило?

— Отрицать нельзя, Далькони. Да и для вас самого это было наслаждение.

— Тут уж не до наслаждения, когда семь потов сойдет!

Начальник отдела оборвал его:

— Итак, вы останетесь у нас. Наш долг — не спускать с вас глаз.

Далькони огляделся по сторонам, ища дверь.

— Ради бога, лишение свободы?

— За кого вы нас принимаете? Вы будете здесь служить. Постоянно, с отличным, твердым окладом. Получите в отделе пропаганды сектор варьете. Ваше прежнее амплуа.

— Заботиться о своих коллегах? А самому больше никогда не выступать?

Мучения артиста тронули даже начальника отдела.

— Никогда? Кто вам сказал? Случай всегда представится. У нас ведь есть дом умалишенных для наших рабочих и служащих. Да не один, а целых семь — и места в них берут с бою.

— Выступать перед сумасшедшими?..