Учитель Истории

— Не понимаю, — я и действительно не мог взять в толк, казалось, мой шеф попросту шутит. — Выходит, я целый месяц бок о бок жил и общался с сумасшедшим, но даже не заметил этого? Ведь, не считая одного-единственного случая на реке, когда мы с ним чуть не утонули, он ни разу не упоминал про Юрьева. И вообще, Женя был с чудесами, конечно, но раздвоение личности… Два человека в одном…

— На этот вопрос пусть отвечают психиатры, — Паша дружески похлопал меня по плечу. — В оправдание тебе, могу заметить, что не ты один пребывал в блаженном неведении. Даже Лев Еремицкий, с которым они фактически вместе выросли, так и не узнал об истинной сущности своего лучшего друга. А ты говоришь, один месяц…

— Но откуда у него были деньги? Он ведь платил громобоям и платил немало! На зарплату учителя в провинциальном городе и себя-то не прокормишь.

На это замечание Паша ответил всего лишь тремя словами:

— Франция. Родители. Наследство.

— После восемнадцати? — догадался я.

— Да.

Мы помолчали немного. Я вдруг осознал, что совершенно спокоен. Вот честно, даже пульс не участился. Правда, открывшаяся мне, казалась настолько невероятной, что мозг отказывался воспринимать ее как часть реального мира. Осознание еще впереди, а вместе с ним и всё остальное, сопутствующее: досада, боль, сожаление. Даже горечь утраты в полной мере еще нагрянет ко мне в гости. Не сейчас. Потом.

— Эй, — дверь в комнату приоткрылась, показалась обрамленное светлыми локонами лицо Ирины. — Чего в темноте сидите? Идём, всё уже готово.

— Идем, любимая, — Паша поднялся с кресла. — А вино есть? Я бы выпил немного. Фил, думаю, тоже не откажется. У тебя водительское с собой?

— О чем ты думаешь?

Я открыл глаза и посмотрел на жену. Она все также сидела рядом, ее голова покоилась у меня на плече. Пёс, так и не дождавшись сколько-нибудь вразумительной ласки, отошел в сторону и сейчас увлеченно обнюхивал какой-то трухлявый пень.

— Может, спустимся к воде? — предложил я.

— Давай, — согласилась Вера.

Мы поднялись с нагретого майским солнцем замшелого валуна и вышли на берег Волги. Полуденное солнце ярко освещало поверхность реки, играя бликами в ее неторопливом течении и ленивых перекатах. Безобидно жужжала мошкара, вальяжно гудел толстый шмель. На противоположном берегу разместились рыбаки: там дымил костер, слышались веселые крики, громкий хохот, звенела посуда. Я блаженно зажмурился: тепло, хорошо. Но все светлые мысли вдруг разом исчезли, сгинули. Как исчез человек, провалившийся под речной лед на этом самом месте ровно три месяца тому назад.

— Это письмо, — осторожно начала жена, указывая на лист бумаги, который я до сих пор сжимал в руке. — Оно пришло еще на прошлой неделе. Почему ты прочитал я его только сейчас?

— Я боялся, что она продолжит обвинять меня в его гибели. Здесь мне было бы проще убедить себя, что она не права. Тем более, я и сам сомневаюсь.

— Ты не должен сомневаться, — Вера повторяла это каждый раз с тех пор, как я передал ей содержание нашего разговора с Павлом. — В том, что случилось, нет твоей вины. Ни капли. Женя оказался безумцем; поступки безумцев невозможно просчитать и предсказать.

— Если бы я сразу заподозрил неладное и попытался что-нибудь узнать о нем… Всё сложилось бы иначе. Но как я мог заподозрить? Да, он был чудаком. Да, с придурью. Да, порой явно не в себе. Но чтобы вот так… Имея кучу денег, жить в оставшейся от бабушки квартирке и целыми днями думать только о сокровищах. Грезить сокровищами, искать сокровища. Немыслимо.

— Не кори себя, — Вера снова взяла меня за руку, но на этот раз я отстранился.

— Организовать целую преступную сеть… Превратить обычную подростковую банду в силу, способную восстать против всех. Даже против собственных создателей. И учинить побоище. Новейшая история не знает подобных примеров. И ради чего? Коллекция наконец-то собрана вместе. Его мечта сбылась. Но Женьки больше нет. Как нет и Юрьева. Как нет многих.

Три сотни погибших мирных жителей, две с половиной тысячи раненых. Полторы тысячи подсудимых, из которых триста шестьдесят — заочно. Посмертно. Родители, потерявшие детей, дети, потерявшие родителей. Потоки крови и слез. Обращенный в руины город. Вот цена одной-единственной мечты.

— Я понимаю, родной.

Но я не мог так просто успокоиться. Просто не мог и всё.

— Как мне теперь относиться к нему? Любимая, скажи? Как хранить память о друге, который на поверку оказался чудовищем? Я ведь помню его совсем другим… Я знал его другим. Его нелепая одежда, нелепые реплики. Его честность, прямолинейность. Его танец с девушкой на катке… Боже, как они танцевали! И теперь меня хотят убедить, что все это — лишь ширма, притворство. Футляр, в котором скрывался монстр.

— О, Лазарев, — в коридоре суда я столкнулся с Лоенко. — Не ожидал тебя здесь увидеть.

— Добрый вечер, товарищ капи… — тут я заметил его новенькие погоны. — Товарищ майор. Пригласили, вот я и пришел. Поздравляю с повышением.

— Спасибо, — офицер сам сиял, как звезда. — Ну, рассказывай, как жизнь молодая?

— Жизнь, как жизнь, — я неопределенно махнул рукой. — Вас часто вызывают?