Учитель истории

Предание, дошедшее до наших дней, гласит: «Днем и ночью Варанз-Кхелли охранялся вооруженной стражей. Варанз-Кхелли мог выставить в случае военной опасности до 1500 хорошо вооруженных воинов, не знавших ни страха, ни поражения. Слава о бесстрашных воинах Варанз-Кхелли и их ратных подвигах разошлась далеко за пределы Кавказа. Но случилось великое несчастье. Вначале оказался отравленным родник, из которого Варанз-Кхелли брал питьевую воду. И в последнюю ночь, никем незамечено была перебита вся стража, охранявшая далекие подступы к крепости. Подошло большое войско, состоявшее из одних евреев, которое внезапно напало на Варанз-Кхелли и перебило всех жителей — детей, стариков, женщин; и только двоих оставили в живых — мужчину и женщину».

«Если женщину звали Аза, — мыслит Мних, — то мужчина, наверное, был ее муж. И евнух Самуил оставил их в живых, пытаясь найти Ану… Не нашел. Даже от сестры Ана скрывала чужую тайну».

Далее, следуя в обратном порядке, Мних и его ученик, как врачи, сделали эксгумацию кладбища в Хазар-Кхелли. Поразительно — ни одного признака насильственной смерти, и все молодые, бывшие здоровыми воины умерли от одной неизвестной болезни — от очень быстрого истощения, буквального разложения организма. И лишь один, последний, сорок первый, — от разрыва сердца — это старый евнух Самуил.

Озера, действительно, нет. Да дно бывшего водоема Мних довольно легко нашел, и более того, определил, что же случилось? Видать, от землетрясения, может быть, того, что разрушило Константинополь, и здесь были отголоски, а может, и наоборот, эпицентр был здесь, на Кавказе, а отголоски в Константинополе. Словом, разломы в скалах видны, по ним вода утекла. А тропа, тропа к заветной пещере осталась, четко видна, вытоптали ее охранники.

Шел по этой тропе старый Мних, а ноги тряслись, словно перед эшафотом. И с ужасом, как великий грех, он вновь и вновь ловил себя на думе, что смысл всей жизни, великая идея, этот великий дар небес, эта мессия, это Богатство, этот сундук — его абсолютно не интересуют, не волнуют, безразличны, а мысль лишь об Ане, о ее судьбе, о своей вечной, неизбывной платонической любви…

Вот и пещера, она по-прежнему суха, темна, как могила, холодна, лишь серой пахнет. Под свет факела они углубились, вот эта просторная выемка, где по-прежнему мерно каплет с потолка, и ни живности, ни мха, ни лишайника. И еще один гнетущий подземный поворот — о, Боже! Там же стоит сундук, а на нем еще сидит скелет; по платью, а скорее, по длинным седым, сильно изреженным волосам узнал он Ее.

— У-у-у! — как смертельно раненый зверь завыл Мних, пнул с силой сундук, так что череп отвалился, покатился со звоном по каменному полу и, сделав четкий полукруг, коснулся ноги Мниха.

Старик медленно нагнулся. Обеими руками бережно взял череп и, будто живую, стал целовать, потом торжественно вознес.

— Ана, ты еще ждешь? Прости, виноват, — не своим тонким, а по-пещерному грубым чисто мужским баритоном вдруг заговорил он.

— С ума сошел, тронулся, — залепетал ученик, бросив факел, попятился к выходу.

— Стой! — грубо крикнул Мних. — Передай завещание Остаку, — и после нескольких предложений. — Теперь уходи.

Сконфуженный Земарх теперь не мог сдвинуться с места. А Мних упал на колени и, прижимая к груди череп:

— Ана, родная, любимая Ана… Я иду к тебе, спешу. В той жизни я буду мужчиной, и никаких идей, никаких мессий, идея — это ты, твоя любовь, твоя безрассудная и несчастная жизнь! Прости, прости, я столько раз виноват перед тобой, — и этот череп, и его руки уже были мокрые от слез, и он все ее целовал и вдруг, скрежеща последними изъеденными клыками, он мертвецкой хваткой кусанул свой палец с перстнем, и блаженно улыбнувшись ей. — Ана, святая, я иду! Да не знаю, к тебе ли?

Позабыв о сундуке, как убежал Земарх от этой сцены, так и добежал до самой Европы, передал Остаку завещание Мниха и вскоре умер, поставив себе самому диагноз:

— В той пещере злой дух, изъедает он нутро человека.

А Остак не внял устному завещанию, предпринял экспедицию на Кавказ, бесследно пропал… А что далее? А что? Видать, до сих пор ищут, оттого до сих пор на Кавказе войны идут…

* * *

Юнцы, попутчики Шамсадова Малхаза, новое поколение «независимой» Чечни, как и рекомендовал лидер Чеченской революции — трех классов не окончили, посему думают, что Урал — это военная машина, а не географическое название; правда, о Сибири они кое-что слышали, их отцы здесь в ссылке находились, да потом шабашничали; но то, что в Сибири так холодно, они не представляли.

А вагон их стоит уже не первый день где-то посреди промерзших болот, в тупике, видать, воинская часть, по утрам слышны позывные утренней поверки. Приставленные к вагону прапорщики пьянствуют, когда хотят топят, аж жуть, не хотят, спиртным обогреваются. Иногда заключенных кормят, иногда выборочно бьют, матерят регулярно.