Учитель из Меджибожа

Уже не слышно было, чтобы кто-нибудь ходил по домам изымать продукты, теплые вещи. А когда из района прибыли несколько служителей «нового порядка» и отобрали группу молодых ребят, чтобы отправить в Германию, Лазутин побежал к лейтенанту, пожаловался, что у него забирают лучших рабочих. Тот приказал привести сюда пришельцев, обругал их последними словами и заявил, что, если они еще раз появятся в селе, он их немедленно бросит в подвал… Те уехали жаловаться на него высшему начальству. А Петр Лазутин помог ребятам бежать, скрыться на время. И тех, кому грозила опасность, как ветром сдуло.

Каждое утро колонну выводили из лагеря. Вместе с пленными насыпь строили и крестьяне из соседних деревень. Работали так, как мокрые дрова горят. В селах вокруг оказалось много больных. Изо всех сил старался для них Петр Лазутин — многие получили у фельдшера справки о том, что они, дескать, тяжело больны и физически трудиться не могут…

Работа на насыпи шла медленно и нудно. Лейтенант возмущался, требовал от переводчика, чтобы он подгонял ленивых мужиков. А тот успокаивал — нечего, мол, волноваться. Пока привезут из Германии обещанные шпалы и рельсы, насыпь будет готова. Начальство останется довольным.

Но, видимо, высокому начальству тем летом было не до Ружавки и не до железнодорожной ветки! У него были более важные заботы. Страшный разгром постиг немцев и на Курской дуге, их генеральное наступление с треском провалилось.

Снова пришлось объявить траур — на сей раз не только по разгромленным войскам фюрера, но, кажется, и по надеждам добиться перелома на фронтах. Теперь уж никто не мог предполагать, откуда русские нанесут новые удары, где они обрушатся на их голову. Шутка ли, открылась прямая дорога на Германию. Только чудо может спасти фюрера. Не о рельсах, не о железных дорогах думали сейчас нацисты, а о том, как бы выжить, спастись, выбраться отсюда живыми, пусть даже калеками попасть домой. Сыты по горло войной!

А лето в самом деле было удивительным и необычным. Нестерпимая жара вдруг сменилась непрекращающимися ливнями. Работы на строительстве насыпи надолго застопорились.

Погода не улучшалась. Люди говорили: это оттого, что самолетов много в небе, артиллерия беспрерывно бьет, собираются в небе облака, поэтому и льют бесконечные дожди.

Лейтенант уже сам стал думать, что о его стройке начальство позабыло. И не очень ругался, когда людей не выгоняли на работу. Видать, никому это уже не нужно, скоро придется сниматься и отсюда. Он потихоньку мечтал избавиться от колонны и этой неблагодарной службы. Сидит где-то у черта на куличках, забытый богом и начальством. Чего доброго, когда начнется бегство из России, командованию будет не до него, и озлобленные подопечные попросту повесят его. С некоторых пор лейтенант стал побаиваться их пуще смерти, вел себя осмотрительно и крайне осторожно.

Сколько ни писал, ни звонил, спрашивая, где же брать шпалы, костыли и когда привезут рельсы, конструкции для мостов, ответа не было. Все будто куда-то провалились!

Но вот совершенно неожиданно получил сообщение, что едет проверять его работу комиссия. Приедут важные лица.

На лейтенанта это обрушилось как гром среди ясного неба. Он помчался посмотреть, что там уже сделано, и схватился за голову! Что же он покажет комиссии? Ведь его растерзают, сорвут погоны. В лучшем случае отправят в штрафной батальон. Чем он тут занимался? Работа так и стоит на месте. Судить будут. Этого еще не хватало ко всем его несчастьям!

Но переводчик стал успокаивать — не велика, мол, беда, все будет в полном порядке. Нечего убиваться… Комиссия останется довольной. В тот день на работу выйдут все до единого человека и местное население выгонят. Начальники увидят, как кипит работа на стройке, и успокоятся. Об этом он уж позаботится! Поговорит с народом, попросит, чтобы не подвели в этот день.

Это несколько успокоило лейтенанта.

На следующий день Петр попросил Игната Бравца и еще нескольких соседей созвать односельчан. Он, дескать, хочет с ними поговорить по очень важному делу.

Прежде, бывало, когда оккупанты собирали людей, все притворялись хворыми, прятались. Но если их просит «добрый немец», тут уж никто не задумывался, люди поспешили к дому Бравца.

У калитки уже стоял Петр Лазутин. В ожидании остальных весело зубоскалил. А когда все были в сборе, он сказал:

— Как вы сами видели, дорогие, мы старались поменьше гонять вас на работу. И вообще, думаю, вам не стоит на меня обижаться. Надеюсь, скоро, очень скоро все это кончится. Ибо сами видите, что солнце уже всходит… Еще немного, вернутся ваши, и вы избавитесь от чужеземного кошмара. Дело в том, что великий фюрер скоро опять будет «выравнивать линию фронта»…

Послышался дружный смех.