Учитель моей дочери

— У твоей дочери есть ещё пятый урок, — холодно подмечает он, запихнув руки в карманы и прищуриваясь.

— Подожду в школе.

— Я не готов тебя отпустить! — громко произносит он, а я оглядываюсь по сторонам.

Он совсем сдурел?! Нас же могут услышать. И узнать о том, что между нами было! Чуть вдалеке, на школьном стадионе, занимаются одиннадцатиклассники. Из здания выходят мамки ребят из параллельных классов, а ещё позади тащит за руки своих близнецов наша с Ваней соседка Анжела. У неё же вода во рту не держится.

Натянув шапку пониже, я бегом устремляюсь к Тихонову. Он, слегка улыбнувшись, облизывается, встает с капота, встречая меня. А затем наклоняется и прижимается к моей щеке горячими губами.

— Привет.

— Виделись, — опускаю я глаза и отступаю, смутившись. — Прекрати, пожалуйста.

От прикосновения к моей коже мигом забываются все проблемы, даже оскорбления мужа лопаются как мыльный пузырь. Щёки горят.

На какое-то время я вообще забываю, чем была так расстроена. Как у него это вышло? Просто тучи развел руками в одночасье.

Тихонов меня рассматривает. Хмурится, интуитивно догадываясь.

— Что случилось?

В глазах читается искреннее желание помочь. Очень странно ощущать это от малознакомого человека.

— Из-за работы расстроилась.

— Врёшь, — он легонько улыбается, и эта сексуальная ухмылка сочится из него светом, согревая каждую клеточку.

— Здравствуйте! — орёт Анжела, чтобы я, не дай бог, не пропустила её приветствие.

Я вздрагиваю. Учитель смотрит на соседку поверх моей головы.

— В машину садись, поговорим.

И я слушаюсь. Сама не знаю, зачем покорно влезаю в щель между раскрытой дверцей и салоном авто.

Тихонов просто ведёт машину, поглядывая на меня, и тем самым неожиданно помогает избавиться от боли. Он словно таблетка. А мне так хочется вырваться из плена одиночества. Сколько ночей я уже проплакала в невыносимом холоде? Мне так нужно… так остро необходимо хотя бы временно избавиться от плохого. А у него, кажется, получается.

Учитель отъезжает от школы, но недалеко. Знает, что мне скоро ребёнка забирать. Я ценю это. Припарковывается под фонарным столбом у какого-то здания без окон.

— Спрошу ещё раз: что случилось?

— С мужем разругалась.

Тихонов резко отворачивается, хотя до этого смотрел на меня. Ему неприятно упоминание моего мужа, и мне почему-то от этого хорошо. Как будто очень долго было холодно и тут вдруг накрыли одеялом.

— Он узнал о нас?

— Нет, просто назвал меня тупой.

Тихонов резко втягивает воздух через нос.

— Хочешь, чтобы я разобрался с ним?

Он берётся за руль, как будто и вправду собрался куда-то идти. И, несмотря на ужасное самочувствие и паршивое настроение, на боль и обиду, я вдруг сама себя удивляю, рассмеявшись. И он впитывает мою реакцию, молниеносно откликаясь.

— Иди сюда. — Перетягивает меня на свои колени, обнимает, гладит по спине, забираясь под куртку и свитер, медленно проводит пальцами по позвоночнику.

По телу пробегает горячая волна. Всё, что накопилось, всё, что ещё пять минут назад меня очень-очень сильно тревожило и имело значение, постепенно начинает растворяться, становясь матовым, затем полупрозрачным, и, наконец, видны только искры, сверкающие между нами.

— И что ты сделаешь?

— Набью ему морду. А потом скажу, что трахал тебя и это было потрясающе. — Стягивает он с меня шапку, отбрасывает в сторону, запускает пальцы в волосы и тянет их вниз, причиняя сладкую боль.

— Алексей Викторович, ты же педагог, — выдыхаю я, опьянев от его близости, ощущая, как хорошо, как отпускает… снова хочу жить. — Обязанность учителя — в первую очередь воспитание, социализация и обучение…

— А ещё педагог осуществляет контроль. — Усмехнувшись и сжав до хруста костей, учитель дёргает меня на себя и глубоко целует.

Так сильно и нагло целует, что в легких тут же кончается воздух.

И всё отступает. Ничего уже не важно. Обнимаю его, а он обнимает меня. Забываюсь, успокаиваюсь, рождаясь заново и целуя… С такой маниакальной безудержной страстью, что нам двоим не хватает воздуха и в машине постепенно запотевают окна.

* * *

Я по-прежнему на коленях учителя, лицом к лицу, полулежу на его груди. И не хочу возвращаться в реальность, где проблемы, боль и крики. Иногда я отстраняюсь, и мы с Алексеем жарко смотрим друг на друга, снова целуемся и уютно молчим. Мой домашний ад испарился, и сладкая близость с этим едва знакомым мужчиной заполнила каждую клеточку. Жизнь сконцентрировалась на наших прижатых друг к другу телах. Очень хочется большего — и мне, и ему, бёдрами чувствую, как сильно он возбужден. После жарких поцелуев с языком я вообще слабо соображаю. Мне тепло и горячо, тянет увидеть его голым и потереться, согреться, растаять. Почувствовать…

Бешеный взгляд его потемневших глаз заводит до сумасшествия. И я выгибаюсь ему навстречу. Его руки уже на груди. Низ живота скручивает от дикого голода.

— Вкусная, — добравшись до шеи, целует нежную кожу, — давай прямо здесь, — шутит Тихонов, игриво подмигивая.