Комок в горле проглотить так и не удалось, и дышать стало трудно. Проще было бы не думать об этом. Не думать и не позволять слезам наворачиваться на глаза. Надо же, порыдать ему захотелось. Интересно, отчего? Оттого, что он, кажется, скоро сдохнет, и то, что будет дальше ужасно или из-за того, что есть выход, но воспользоваться им, наверное, ещё сложнее?
Потому что этот выход носит имя Тикки Микк.
Пожалуй хотя бы сейчас, только очнувшись, только вернувшись из того страшного мира, он позволит себе маленькую и оттого ещё более горькую слабость — не будет думать о том, что случилось. Потому что иначе можно просто свихнуться. Лучше он будет лежать и смотреть на Лави с этого ракурса. Лежать и смотреть, как юный книжник хмурится, морщит нос, почесывает кожу прямо под чёрной повязкой, которая всё ещё вызывала скребущий вой любопытства, требующий узнать об этой повязке хоть что-нибудь и хоть какими-то способами.
Да. Он просто будет смотреть на Лави, потому что кипенно-белые стены пожирают его и не дают дышать. Будто утягивая обратно в беспамятство.
Интересно, а есть ли хоть какой-то способ быть заодно с Микком и в то же время быть всё так же против Ноев?
Лави вздрогнул будто что-то услышал, хотя Аллен был всё так же тих, как и до этого, но потом юноша понял, что случилось, и что услышал ещё более нахмурившийся Лави: колокола.
Вот звонят тонкие, словно хрупкие голоса колоколов, вот в них вплетает очень мощный, басовитый, а далее ещё парочка каких-то средних. Очень мягких и тихих, но в то же время слышных всем и везде. Медленный, почти тягучий и в то же время тяжёлый, мощный перезвон.
Колокола звонили будто бы не где-то в другом месте, а здесь, над головой. Наверное, церковь, или чтобы там ни было, находится где-то рядом. Да так бывает и строят: церковь рядом с больницей, откуда-то Аллен помнил о подобном.
Перезвон поднимался всё выше в небо, наверное, оглашая своей тревожной и в то же время успокаивающей музыкой весь город. Или хотя бы всю округу, он ведь не знал размеры этого города. Только что-то звонят совсем поздно, или сегодня просто пасмурно, и днём почти такое же освещение, как и вечером. Или Аллен просто не знает, по какому поводу звонят колокола. Но звучание у них потрясающее. Хочется закрыть глаза и погрузиться в самый обычный сон, не обращая внимания на страх, который шепчет о том, что он больше не проснётся.
— Аллен?
Ну вот, приплыли. Когда подросток сверлил его взглядом, думал, махал руками, Лави не замечал, а стоило только погрузиться в мягкие объятия полудрёмы, как некто нехороший тут же заметил, что он очнулся.
— Мм?
— Аллен, ты очнулся?
Звук приближающихся шагов, замерших прямо перед ним. Лучше бы вообще не откликался и притворился, что всё ещё в царстве комы, как раз на границе с вечным сном.
— А что, похоже, что нет? — голос прозвучал сипло, слова путались даже в голове, и он сказал не совсем то, что собирался, но его поняли, и это было главное.
А вот хватать его за руку и зачем-то трясти её с почти радостными воплями: «Да ладно, Аллен, ты серьёзно?» было уже вообще не обязательно.
— Ты больной? — глаза разлепились с трудом. А левый глаз разлепился с двойным трудом и согласился открыться только в узкую щёлочку. Кажется, так же он открылся и в прошлый раз, но тогда Аллен не заметил. И похоже его организм на полном серьёзе собирался сейчас взять и спокойно тихо поспать. А ему не дали.
— Нет, больной здесь ты, — Лави улыбался, что называется до ушей. И вообще выглядел таким довольным, что это как-то не вязалось с огромными тёмными синяками под глазами и искусанными растрескавшимися губами.
— Тогда, мне, наверное, требуется покой, нет?
Лави кивнул, но всё равно опустился рядом на краешек кровати. Вернее, это Лави казалось, что он занял только краешек, но на самом-то деле Аллен отлично ощутил, что это его двинули к самому краю! Будто бы здесь не было стульев!
— Чего ты на меня так смотришь?
— Как ты себя чувствуешь?
Да уж, похоже, юный книжник просто не знал, что больные обычно нуждаются в такой простой и замечательной вещи, как сон, и решил допечь его своими вопросами. Интересно, а если в полный голос позвать докторов, кто-нибудь откликнется и выведет отсюда это рыжее, чересчур счастливое и в то же время очень обеспокоенное создание?
— Отлично.
Аллен позволил себе даже зевнуть во всю глотку. Так сказать, прозрачно намекая, что пора бы уже призадуматься над происходящим и дать ему поспать. Правда, с каждой новой фразой сон отходил всё дальше, отгоняемый нарастающим возмущением.
— Отлично? — похоже, Лави ему не верил.
— А что в этом такого? — спросил Аллен, перед тем как задуматься над вопросом и самой ситуацией в целом.
А ведь и правда, это странно слышать от больного, лежащего в больнице, кажется, во многих местах перебинтованного, почему-то не ощущающего свою чистую силу, но не решающегося спросить, что же с ней теперь стало, что он, больной, чувствует себя отлично.