Удача на двоих (СИ)

Но Аллен был совсем не простым больным. Он не валялся просто в беспамятстве всё это время и по сравнению с тем, что он испытал в «зазеркалье», в котором теперь должен был очутиться и после смерти, по сравнению со всем, что там видел… сейчас он не просто чувствовал себя отлично, он был счастлив.

— Всё отлично, Лави, — он тускло улыбнулся, с трудом сдерживая внутри истерический дикий хохот, — всё отлично.

— Эй, ты чего? — не то Лави вначале всё-таки поверил, что с ним всё хорошо, не то теперь не ожидал от Уолкера, что тот резко развернётся и полууткнувшись лицом в небольшую подушку будет задыхаться от душащего его хохота наполовину с приглушёнными рыданиями.

Но надо отдать рыжему должное — он промолчал, отведя взгляд в сторону и так и не высказавшись по поводу реакции Аллена.

— Где я вообще? — лица от подушки он так и не отнял, но, по крайней мере, уже смог успокоиться.

— В больнице. Город для тебя очень важен?

— Нет.

— Отлично, значит мне нет нужды признаваться, что за почти две недели пребывания здесь я так и не удосужился узнать, что это за город.

— Но ты уже признался, — хихикнул Аллен, всё ещё не поднимая лица не смотря на то, что кожа на месте старого шрама ужасно болела от любого соприкосновения, в том числе и с грубой тканью наволочки.

— Но это прозвучало не так жалобно, почти пафосно, — Аллен приподнял голову и увидел наконец-то какой-то вопрос в ярком зелёном глазу и дрожащую полуулыбку на губах. — Я выгляжу совсем как дурак?

— Почти, — добродушно отозвался Уолкер.

— Я очень рад, — хмыкнул Лави, запрокидывая голову и стирая несуществующий пот со лба, — чего я только не видел, но в такой ситуации, честно говоря, оказываюсь впервые. Обычно все подобные ситуации встречал и разруливал Панда, а я просто стоял в сторонке и скучал, как великовозрастная идиотина.

— Ты о чём?

— Аллен, ты в больнице, и... я видел твой диагноз. Или тут будет правильнее назвать всё это. Даже не знаю как, но суть сводится к тому, что я знаю, что с тобой произошло, и знаю, что это был Тикки Микк.

Улыбки на лице Аллена как не бывало. Запинание Лави звучало довольно забавно, но вот смысл его слов совсем не радовал. Юноша не хотел, чтобы хоть кто-нибудь знал о произошедшем, и собирался об этом позаботится, но все планы сорвала странная пришедшая к нему блондинка.

Интересно, с чего Аллен в тот момент сразу решил, что это Сердце? Неужели просто увидев это множество браслетов на её руках? И почему это оказалось правдой? И как так получилось, что Сердце, это как будто человек, который бродит сам по себе и занимается тем, что…

Познает чувства и эмоции людей. Негативные, ей совершенно незнакомые, как считали за зеркалом. Вот только зачем она это делает? Зачем?

И почему последней непознанной оказалась именно ненависть, и она может познать её лишь посредством её преображения в известную ей любую форму любви?

И значит ли это, что Аллен может выжить и остаться свободен лишь в двух случаях: либо он вдруг начинает любить Тикки Микка, либо Сердце кто-нибудь уничтожит.

Самое ужасное заключалось в том, что Аллен больше верил во второй вариант, чем в первый, потому что испытывать хоть какие-то положительные чувства к Тикки...

На самом деле Ной сейчас вызывал лёгкую дурноту и желание убить особенно жестоким способом.

— И что с того?

— Не знаю, — похоже, Лави успел запутаться. — А что произошло там на самом деле?

— Ничего, кроме того, что ты знаешь, или мне объяснить в деталях? — Аллену хотелось быть вежливым и приветливым, но уж точно не сейчас и не отвечая на подобные вопросы.

— Извини, сглупил.

Лави замолчал, на этот раз, похоже, окончательно, а Аллен наконец-то, прикрыв глаза, попытался уснуть. На этот раз ничего не получалось. Болели стянутые рёбра, неудобно мешалась складка в районе лопатки, левый, опухший глаз тоже болел, а левая рука так и не ощущалась, и это откровенно пугало. Но он продолжал лежать, закрыв глаза, лежал, лежал, лежал… Но ничего так и не происходило.

Вернее, ничего, вроде старика Морфея к нему не приходило, стояло где-то в стороне и громко, очень громко и ощутимо усмехалось, обидно тыкая в него своим узловатым пухлым пальцем. Морфей вообще в его воображение получился очень колоритный: такой дядюшка с седыми волосами и завитыми усами, с большим пузом и в белоснежном плаще. И сам он тоже очень бледный, почти белый…

Белый, как потолок.

Как потолок?

Ах, да, похоже, он снова сам собой открыл глаза, потому что левый начал уж слишком болеть и слезиться, и стал рассматривать потолочную гладь, которая всё так же была белой-пребелой.

— Что с моей рукой?

— А?

— С чистой силой что? — на одном дыхании повторил Аллен, потому что в глубине души всё ещё боялся повторения истории с лишением его руки.

— Повреждена она сильно, — отозвался Лави, — а как ты знаешь, я не специалист по ней и не знаю, как лечить. В этом у нас спец Комуи. И не смотри на меня так!

— Я не пойду к нему, живым я Комуи больше не дамся! Ты не видел, как именно он чинит чистую силу! Это просто ужас, Лави, и я к нему не пойду!