Хотя, было кое-что, что он обнаружил только сегодня, и что повергло его в настоящий, животный ужас: на локтевом сгибе второй руки начла непонятно твердеть и темнеть кожа. Он заметил это совершенно случайно, когда одевался, радуясь, что наконец-то снял почти все повязки с правой ладони, и что пальцы хоть и ограничены в движении, но теперь он хотя бы был способен сам нормально ложку да вилку в этой руке держать. Он был рад, а обнаружение подобной аномалии ничего хорошего не сулило. Он больше не верил в эволюцию чистой силы. Ему казалось, что это продолжение козней Сердца. После этого Аллен забрался в душ и перед большим зеркалом, стойко игнорируя заинтересованные, оценочные взгляды Четырнадцатого, осмотрел себя целиком. Что же, стоило признать, что самым опасным казалось затвердение и потемнение кожи на локте правой руки. Вторым изменением стало продвижением вглубь и, кажется, расширение тёмных стрел, что и ранее шли от его плеча. К тому же они стали какими-то странными. Эти тёмные стрелы и круги и первоначально представляли из себя какое-то подкожное затвердение, а теперь стало очевидно, что верхний слой кожи у Аллена на груди и спине, вроде бы, как обычные, а под ними эта чёрная, твёрдая узорная пластина, как будто та, из которой сделана его рука, вгрызлась в обычное тело, укрепляясь там гораздо больше, чем надо. Впервые с детских времён ученичества у Кросса его вновь посетил вопрос о том, как прикрепляется его рука к телу, и как он может теперь что-то чувствовать ей. Что там внутри неё? Кросс ему тогда не ответил. Предложил сломать руку и посмотреть в разрезе, он тогда был не в духе. Но когда Тикки сломал его чистую силу, стало очевидно, что та сплошь состоит из чистой силы или структуры, подчиняющейся чистой силе. Потому что сам кристалл был только в ладони. И всё же боль при этом была просто адской. Возможно, он так же ощущал бы всё, если бы у него отрывали настоящую руку. Только тогда было ещё много-много крови и неминуемая смерть. Каким-то странным образом чистая сила умудрилась полностью связаться с его организмом, со временем ещё и добившись такой феноменальной правдоподобности испытываемых ощущений. Он чувствовал ей тепло и холод, мог шевелить как настоящей, чувствовал боль при повреждениях Но никогда не было боли от простых ударов или столкновений. В то же время при первом знакомстве с Кандой, тот своим Мугеном тоже повредил руку Аллена, и юноша почти ничего не почувствовал. А когда он встретился с Роад, и эта маленькая садистка прибила его руку к стене, боль уже ощущалась, но не такая сильная, не такая натуральная. Значит, развитие чувствительности его руки происходило постепенно? Вот только теперь она полностью потеряла какую-либо чувствительность, хорошо хоть больше ран на ней почти не наблюдалось, просто неаккуратные швы и наросты. Никогда в жизни Аллен не желал так сильно поговорить с Хевлаской. С его чистой силой: и со второй, и с первой творилось что-то нехорошее. К тому же Аллен теперь в силу развивающейся паранойи считал, что хранительница чистой силы поняла, что на самом деле представляет из себя его браслет. Поняла, но не сказала. А может быть, и не поняла.
Аллен уже в который раз за день вернулся в реальность, ощущая, как теплая рука Тикки уже успела схватить его холодную ладошку, что навевало не самые лучшие воспоминания. А ещё женщина, которую они спугнули, наконец-то приходила в себя и теперь казалась Аллену очень знакомой. Лави извинялся, утверждал, что они не хотели, напоминал, кто они, и объяснял, что им поступило сообщение, что кто-то вскрыл склеп Бертейнов и похозяйничал там.
Женщина тут же схватилась за сердце.
— Так вот оно что, вот что... Давно это случилось? Давно, не скажите? Это точно они сделали, ну точно! — бормотала явно испуганная женщина.
Тикки в этом время негромко смеялся, и только Аллен повернулся, чтобы возмутится, как Ной нагнулся к самому его уху и прошептал:
— Мы — экзорцисты. — процитировал он фразу, сказанную только что Лави, — это я тоже, получается? Аллен сердито дёрнулся в сторону, но вцепившийся в его руку, подобно клещу, Микк не дал ему это сделать.
— Подождите, подождите, — он растеряно попытался прервать поток болтовни местной экономки, — вы о чём сейчас говорите, что у вас тут такого случилось? И почему вы на кладбище?
— Помолиться пришла, не спалось мне. На взгляд Аллена это был один из самых странных ответов на подобный вопрос. Он сам, к примеру, заедал бессонницу, и ему никогда не мешал спать переполненный желудок. Организм был так устроен, что есть на ночь он считал едва ли не полезным. — Вот я и подумала, что отчего может быть так беспокойно? От того, что души неприкаянные!
— Что не спокойно? С душами мы и без вас разберёмся.