Удар иглы

«Ну, тупая голова», — выругал я себя. Угораздило же меня ввязаться в эту драку! Ну, поубивали бы они друг друга — глядишь, и мои проблемы все бы разрешились наилучшим образом. Так нет, влез! Обидно было до слёз. Обидно за свою молодую жизнь, за то, что только что собственными руками вырыл себе могилу. Вот найдут меня, военного инженера, православного человека мёртвым на мусульманском кладбище, да ещё в такой одежде — что подумают? Да ничего не подумают. Не узнают. Погребут вместе с другими по мусульманскому обычаю, а то и просто закопают. Кто будет разбираться?

Что делать? Бежать? Бесполезно — с двух шагов он пристрелит меня без особого труда. Тихо ждать своей участи? Так тоже вроде не годится. Гордо бросить перед смертью какую-нибудь высокопарную фразу, чтобы видел, как умирает русский человек, да что-то в голову ничего не лезет.

— Что же, стреляй, отец Пафнутий!

Я думал, в моих словах прозвучат презрение и ирония, но, похоже, это не очень-то удалось. Лже-Никитин усмехнулся, и… Этого я не ожидал. Он вытер кровь со лба и бросил пистолет к моим ногам.

— Заряжен. Возьмите, и мы будем на равных. Вы должны выслушать меня. Выслушать и помочь.

Он скривился от боли и ощупал подвёрнутую в конце схватки лодыжку.

— Хорошо, — кивнул я.

— Я знал, что мы снова встретимся. Знал, с той самой минуты, как впервые столкнулся с вами на том захудалом постоялом дворе. Бы правы, тогда меня звали отцом Пафнутием.

Он откинулся, прикрыл глаза, и я увидел, как на (его бледном лице появляется румянец. Слова он произносил тихо, но я слышал всё:

— Сейчас я окончательно приду в себя, и мы остановим Массауса. Иначе… Иначе здесь вскоре разверзнется земля и будет пламенеть и пылать геенна огненная. И вы… вы поможете мне!

— Сомневаюсь, — настала моя очередь усмехаться. — С меня довольно, и помогать в чём-то слугам саганы мне вовсе не хочется. Тем более участвовать в ваших внутренних распрях.

— Массаус слишком коварен и умён. Он знает то, о чего простым людям не додуматься и за двести лет. Ты знает, как камень сделать огнём, — продолжил лже-Никитин, будто не слушая меня.

— Чепуха какая-то…

— Под крепостью и в её окрестностях имеются пустоты, а также редкое сочетание минералов. Если направить определённым образом взрывную волну, через несколько минут тут будет всё пылать, Живого человека не останется. Но не это страшно.

— А что страшно? — Я почему-то начинал верить ему.

— Верхняя точка дуги. Здесь она, эта точка. Точно здесь! При таком раскладе сил может повернуться ось.

— Что?..

— Нет времени объяснять. Пошли. Мы должны остановить его во что бы то ни стало.

Он пошатывался, а я помогал ему идти. Властность, исходившая от этого человека, подавляла меня, и я верил ему. Хотя, казалось, имел все основания сомневаться в правильности моих поступков. Я не понимал, почему лже-Никитин хочет помешать кривоногому барону, но подумал о том, что все беды мои, моих друзей и русской армии происходили до сих пор по вине этого барона. И я готов был заключить временный союз с кем угодно, лишь бы остановить главного врага. А ещё лучше — отомстить и за свои мучения, и за смерть Терехина, покарать за многие и многие его грехи, даже те, о которых мне ничего не известно. Мы шли по подземному ходу. По мере продвижения тьма сгущалась.

— Я ничего не вижу. Как мы найдём его? — прошептал я.

— Массаус думает, что не найдём.

Казалось, Магистр видит в темноте, поскольку он уверенно двигался вперёд, и я уже почти его не поддерживал.

— Почему же вы не обезвредили взрывное устройство, если знаете, где оно?

— Я не знаю, где оно. Но я чувствую, куда пошёл Массаус. Только бы успеть. Он приведёт в действие адскую машину такой мощности, о какой вы и не подозреваете, и это произойдёт, когда солнце на часах Великого Смракха коснётся серебряного шеста. Не раньше, но и не позже.

Какая-то иная действительность, чьё присутствие смутно ощущалось мной, о которой судить я мог только из обрывков подслушанных разговоров, теперь прочно входила в мою жизнь. Точка дуги, вторые врата, часы Смракха, Мудрые… Господи! Что же всё это значит?

Насколько я понял, подземный ход давно кончился, и теперь мы углубились в какие-то естественные пещеры и пустоты, о которых ничего не знают и местные жители. Во всяком случае, я о них ни от кого не слышал.

— А как он сам надеется выбраться?

— Разрушение займёт примерно полчаса. Есть несколько мест в округе, которые останутся нетронутыми, он там и отсидится. Жертвовать собой не в его правилах.

Несколько метров пришлось пройти по колено в воде, а потом впереди замигал свет. Мы осторожно выглянули из-за угла и смогли рассмотреть большую пещеру примерно метров тридцати в поперечнике. Она была заставлена бочонками, в каких обычно хранился порох. От одного из них тянулся длинный шнур, заканчивавшийся возле металлического устройства, напоминающего самовар. Мне — специалисту по взрывному делу — подобная адская машина была неизвестна.

Барон стоял посреди пещеры, в одной руке он держал факел, в другой — часы. Огонь озарял его лицо и отбрасывал фантастические отблески на сталактиты.

— Всё, пора! — пробормотал он, отбрасывая в сторону часы.

Следующим движением он подсунул горящий факел под днище «самовара», который тут же довольно заурчал и заухал, как это бывает у всамделишных самоваров, когда в них закипает вода. По-видимому, Магистр имел какие-то другие представления о чести. Не говоря ни слова, он выдернул у меня из-за пояса заряженный пистолет и, не теряя ни мгновения, выстрелил барону в спину. И хотя лично я в этот момент больше всего жаждал смерти коварному Массаусу, но стрелять в спину — нет уж, увольте!

В последний миг, будто что-то почувствовав, барон отпрянул. По пещере прокатился гром, который здесь казался многократно сильнее, чем если бы выстрел был произведён в чистом поле. Пуля едва царапнула щёку негодяя. Он обернулся и, обнажая ятаган, ринулся на противника.

Вновь ударилось железо о железо так, что полетели искры, вновь посыпались страшные удары. На этот раз дрались они безмолвно, без обычных криков ярости и боли, без ругательств. Будто две нечеловеческие силы сошлись в смертельном вихре. Плавным движением Магистр выбил ятаган из рук противника, но и тот в последний миг каким-то хитрым ударом ноги обезоружил лже-Никитина. Выхватив кинжал, барон бросился вперёд.

Тут-то и наступил мой черёд. Очертя голову я кинулся на барона сзади и, ухватившись обеими руками за его кисть, рванул его вниз. Однако это мало к чему привело. Какая-то неведомая сила отшвырнула меня к стене, когда же я очнулся и смог различить, что происходит, барон уже лежал на земле, а из его живота торчала рукоятка его собственного кинжала. Он что-то прошептал и испустил дух.

Магистр, пошатываясь от слабости, стоял над поверженным врагом. Потом он нагнулся, поднял ятаган и… Я только успел зажмурить глаза. Со всей силы он вонзил кривую саблю в грудь барону.

— Этого ему, надо полагать, хватит. Теперь это отродье сатаны в ближайшее время не будет портить мои планы. Говорят, он уже трижды объявлялся после собственных похорон…

— Этого не может быть, — не очень уверенно возразил я. — Значит, то были не его похороны.

— Как знать…

— Господин Никитин, сегодня я уже вторично спасаю вашу жизнь.

— Ничего не поделаешь, — равнодушно пожал он плечами. — Это ваша обязанность.

— Что?!

— Точнее будет сказать, одна из ваших обязанностей. И не смотрите на меня так, будто я привидение. Нам надо спешить, а то мы не успеем принять участие в славном сражении.

Он обрубил продолжавший дымиться шнур, и мы углубились в пещеры. Меня, конечно, поразило нахальство и самоуверенность этого человека, но я почему-то не мог противиться ему и послушно шёл за ним.

Из тайника в подземном ходе Магистр извлёк свой мундир поручика гусарского полка. Я отыскал свою одежду. Теперь мы могли предстать перед глазами наших товарищей.

— Может, мы ещё успеем доложить командующему о подземном ходе и это изменит ход битвы? — подумал я вслух.

— Во-первых, поздно, во-вторых, я же сказал вам — наступает верхняя точка дуги. Всё, что могли, мы совершили. Теперь пусть всё идёт как идёт. Вмешиваться мы не имеем права. — Он отодвинул камень, и в глаза мне ударил яркий солнечный свет.

Вскоре мы с лже-Никитиным оказались в самой гуще событий. Сжимая в руках саблю и пистолет, я шагал в неизвестность в колонне русских солдат. Передо мной возвышались стены неприступного Измаила, и трудно было поверить, что ещё недавно я был по другую сторону, видел наполненный ужасом и разрушением город. Но всё это было, хотя теперь и казалось невозможным…

Я заметил рядом с собой генерал-майора и кавалера Лассия, около него — моего знакомого секунд-майора Неклюдова, а рядом прапорщика лейб-гвардии Измайловского полка князя Гагарина. Последний теперь возглавлял отряд егерей, потерявших командира. Егеря тащили приготовленные штурмовые лестницы. С этим отрядом мне и предстояло сейчас биться бок о бок. Штурм Измаила входил в свою кульминационную фазу.

Что было потом я помню какими-то чрезвычайно яркими картинками, обрывками, оставшимися в памяти, зато запечатлевшимися там на веки вечные. Более-менее чёткое представление о происшедшем я составил лишь спустя несколько дней, приведя в порядок свои мысли и чувства, а также выслушав множество рассказов участников сражения. В тот миг я забыл о своей недавней ненависти к войне. Нет, я не проникся к ней каким-то уважением и, не дай Бог, любовью. Но я стал частью этой войны, каплей могучего потока, движимого всеобщим воодушевлением и желанием во что бы то ни стало победить, взять верх, покорить эту крепость! Страх перед смертью, мысли о прошлом и будущем — всё это осталось где-то в стороне. Теперь же я шёл вперёд, и это сейчас было единственно важным.

Я карабкался по скользкой от крови лестнице, не обращая внимания на свист пуль, крики и стоны раненых, шёл по трупам, стрелял из пистолета и отбрасывал его, уже разряженным, прочь. Потом махал направо и налево тяжёлой офицерской саблей.

Передо мной мелькали белые тюрбаны турок, перекошенные от ярости лица врагов, разноцветные мундиры русских солдат, сверкали на солнце штыки. Я поразил в живот толстого губастого янычара, затем увидел над своей головой занесённый ятаган, который всё же не обрушился на меня, поскольку дравшийся рядом со мной секунд-майор Неклюдов сразил нападавшего, но тут же пал сам. Я отомстил за него, проткнув насквозь его убийцу.

Не прошло и десяти минут, как бастион был в наших руках. Но это оказалось всего лишь началом, хотя мы и дорого заплатили за первое взятое нами укрепление противника. Заплатили своей кровью. Теперь предстояло одолеть стены самой крепости. Чуть правее моему взору открывались так называемые Бросские ворота.

Рядом действовала ещё одна колонна стрелков, которой командовал, как я потом узнал, генерал-майор и кавалер Львов. Его воины, атаковавшие казематную батарею противника, дрались как львы. Это именно они помогли нам упрочить положение на захваченном участке. Тогда я ещё не знал, что во время схватки у Бросских ворот отважный генерал получил смертельное ранение вражьей пулей.

Где-то вдалеке пошёл в атаку Воронежский гусарский полк, чью форму носил и лже-Никитин, который до последней минуты был рядом со мной.

Несколько раз мы яростно атаковали Бросские ворота, но прорваться к ним нам никак не удавалось. Но вот часам к одиннадцати к нам присоединились сто восемьдесят спешенных казаков и три эскадрона Северского карабинерского полка. И мы вновь поднялись во весь рост и ринулись на штурм. Когда мы взломали оборону турок на нашем участке, пришло известие, что воронежскими гусарами взяты Бендерские ворота.

Но и в самой крепости нам пришлось драться буквально за каждый клочок земли. Я уже точно не помню, скольких врагов сразила моя рука. Вокруг меня то и дело слышались предсмертные хрипы, падали сражённые воины, а я как ни в чём не бывало шёл вперёд и вперёд, пока не очутился в самой гуще турок и буквально нос к носу не столкнулся с начальником измаильского гарнизона сераскиром Айдос Мегметом. Тем самым трехбунчужным пашой, которого я уговаривал сдать крепость без боя.

— Так вот кто ты таков! — воскликнул он, едва узнав меня в новой одежде. — Тебе удалось ускользнуть от расплаты, но ещё не поздно… Взять его! — крикнул он, указывая на меня своим воинам.

Меня окружала горстка егерей, оставшихся со мной с самого начала сражения. Они самоотверженно отбивались от турок, защищая меня. Но силы были уж слишком неравными. И вскоре нас осталось только шестеро. Когда надежды уцелеть уже не было никакой, я услышал знакомый голос полковника Золотухина:

— Держись, друг! Идём на подмогу!

И турок словно ветром сдуло — драться против гренадеров-фанагорийцев у них была кишка тонка. Я успел заметить, как большая толпа османов, предводительствуемая всё тем же сераскиром, успела заскочить в какой-то каменный дом и укрыться там.

— А вот мы их сейчас выкурим! — крикнул полков-, ник и лично бросил в проём окна зажигательную бомбу, которая разорвалась прямо в помещении…

Тут что-то горячее ударило меня в правый бок, да гак, что я не смог устоять на ногах и без памяти повалился на землю.

…Сознание возвращалось ко мне медленно. Сначала я услышал громкий голос, скороговоркой произноивший какие-то имена и цифры. Я напряжённо вслушивался и до моего сознания наконец дошло:

— …Побиты и переколоты тоже четыре двухбунчужных паши, а именно: Хаджи Магмут-паша, Селим-паша утфулла-паша, Мегмет-паша Килийский; шестеро гатарских султанов, а именно: Каплан-Гирей, Казы — ирей, Селим-Гирей, Батад-Гирей, Ахмед-Гирей и Чегмет-Гирей. В плен взяты мухафиз измаильский фехбунчужный паша, султан татарский Мехмед-Гиэей и прочие и прочие. С боем взято артиллерии двести шестьдесят пять орудий, пороха до трёх тысяч пудов, ядер до двадцати тысяч. В трофеи взято до четырёхсот знамён… Всего убитыми у турок насчитывается около тридцати одной тысячи… Взято в плен девять тысяч… Наши потери составили тысячу восемьсот пятнадцать человек убитыми и две тысячи четыреста ранеными…

Я приподнялся на локте и огляделся вокруг. Я лежал на охапке сена прямо под крепостной стеной. Рана моя была промыта и перевязана, а рядом хлопотала молодая турчанка, которая показалась мне хорошо знакомой. «Ба! — сказал я самому себе. — Это же Лейла, красотка Лейла, делившая со мной ложе в ту сумасшедшую ночь. Так вот кому я обязан своим спасением!»

И словно отвечая на мой вопрос, раздался голос полковника Золотухина, обходившего раненых гренадеров:

— Всё обошлось, господин инженер. Вы обязаны этой женщине за то, что она не убоялась ни людской молвы, ни запретов шариата и помогла вытащить вас из горящего дома, куда вы заползли уже будучи в бессознательном состоянии.

— Спасибо тебе, Лейла! Я этого никогда не забуду, — сказал я по-турецки, обращаясь к женщине.

Она ласково положила на мой пылающий лоб свою прохладную ладонь.

— А сейчас я расскажу вам, как мы «выкурили» сераскира и его приспешников из их последнего убежища…

Однако выслушать полковника у меня не хватило сил, я прикрыл глаза. Осмотревший меня лекарь успокоил, рана неопасна, и, если не начнётся заражение крови, вскоре буду на ногах.

Двое суток я провёл в каком-то сумеречном состоянии. Укрытый тёплым одеялом, лежал в тесном глинобитном домишке. Красавица турчанка самоотверженно ухаживала за мной, не отходя ни на шаг.

Хоть раны и начали заживать, но общее состояние было не из лучших. Меня то бил озноб, то охватывал жар. Когда я забывался во сне, меня одолевали кошмары, в которых участвовали барон, Магистр, Потёмкин, Перебийнос. Они совершали дикие поступки, говорили непонятные слова и хотели одного: сжить меня со свету. Когда же я просыпался, то частенько не мог отличить яви от бреда. Так что, увидев однажды у своего изголовья Магистра, я никак не мог понять, что это — сновидение или настоящий, во плоти лже-Никитин, он же отец Пафнутий. Он пощупал мой лоб, и только тогда я уверовал в его подлинность.

— Я вас долго разыскивал, — сказал он. — Среди раненых вас не было, и у меня уже появились опасения, а не убили ли вас ненароком. Хотя этого, конечно же, никак не могло произойти.

— Это почему же? — прошептал я.

— Потому что вам не суждено умереть в этой войне. Вас ждёт иная судьба.

— Вы-то откуда знаете?

— Ох, брат мой, чего я только не знаю! Дайте-ка я погляжу на вашу рану.

Осматривал он меня сноровисто, как настоящий врач. Закончив, усмехнулся:

— Никак не пойму, что это вы валяетесь с такой царапиной? Ведь ещё столько дел осталось…

— Вам бы такую царапину! — раздражённо воскликнул я. Впрочем, мне только хотелось крикнуть, а на деле я лишь слабым голосом прохрипел эти слова.

Магистр вытащил из кармана флягу с золотым колпачком и налил из неё в походный стаканчик немного жидкости изумрудного цвета.

— Пейте, — сказал он, протягивая мне стаканчик.

— Не буду. Может, это яд! Вы же явно не в восторге от того, что я не умер. Вы боитесь моих разоблачений.

Этого мне говорить не следовало, после таких речей настоящему врагу следовало тут же покончить со мной.

— Ничего я не боюсь. Разоблачений не будет. Потому что вы: первое — ничего не знаете, второе — будете на моей стороне. И последнее — если бы я хотел вас убить, вы уже давно были бы мертвы.

— Значит, это лекарство, — саркастически хмыкнул я. — Вы хотите отплатить мне за то, что я несколько раз спасал вашу жизнь?

— Ни за что я не хочу отплачивать. Просто это моя обязанность. Пейте же!

И я выпил. И провалился в черноту… Когда я очнулся, солнце было в зените' У моей постели сидел Магистр. Я потянулся, встряхнул головой. Странно, но я чувствовал себя не только вполне здоровым, но и хорошо отдохнувшим.

— Вы проспали двадцать часов кряду. Кстати, снимите ваши повязки, они вам больше не понадобятся.

К своему изумлению, на месте бывшей раны я увидел лишь бледный рубец шрама.

— Что это вы дали мне выпить?

— Всё равно не поймёте. Что дал, то дал. Сейчас мы перекусим, а потом я расскажу вам историю, которая вас наверняка заинтересует. Лейла!

Турчанка принесла нам еду. Магистр жестом отослал женщину, а я набросился на варёное мясо. Аппетит у меня проснулся волчий. Магистр к еде почти не притронулся, а только с усмешкой глядел на меня, словно говоря, что видит меня насквозь и всё про меня знает. Мне это не нравилось…

— Так что же вы хотели мне рассказать? — спросил я, покончив с едой и ополоснув руки.

— Сначала ответьте, что вы знаете о странных людях, с которыми вам довелось столкнуться? Хотя бы о Массаусе?

— Он мне сам говорил, что служит дьяволу и все его помыслы направлены на то, чтобы приблизить наступление конца света.

— А что вы думаете обо мне?

— Что вы из той же компании ненормальных сатанистов, которые молятся иконам, висящим вверх ногами, совокупляются на алтарях и изготавливают преглупейшие амулеты, помогающие якобы им общаться со злыми духами. Ещё поговаривают, что они приносят в жертву людей, так что они не просто больны душой, но и опасны для других больных. Для меня откровение, что вы пытаетесь участвовать в играх высоких властителей и даже влиять на судьбы войн, целых народов. Мне кажется, это детская забава, поскольку достижение столь обширных целей не под силу горстке жестоких, продавших душу дьяволу властолюбцев.

— Всё гораздо сложнее. И страшнее. Барон Массаус вовсе не страдал душевной болезнью, если, конечно, не считать, что душа его черна как сажа. Давным-давно, с тех времён, о которых большинству людей ничего не известно, идёт великая война. Война тех, кто строит, и тех, кто разрушает. Тех, кто множит свет и истину, и тех, кто плодит гадов земных, мрак и невежество. Идёт война Орденов — Ордена Великого Агрзбана и Ордена Светлого Лика. Она продолжается сто шестьдесят веков!

— В Библии сказано, что сам мир гораздо моложе!

— Мир стар и дряхл, как любил говорить Массаус.

Так я узнал о существовании Орденов и их вековечной борьбе. И если сначала рассказ вызывал у меня лишь недоверие и усмешки, то постепенно я начинал верить в него. Ещё бы — он объяснял всё, что произошло со мной в последнее время.

— Мы прочитали вашу судьбу, брат. Вы — наш. Вы принадлежите нам душой и телом.

— Я принадлежу душой и телом сатане? — В свои слова я пытался вложить как можно больше сарказма, но вышло всё довольно жалко. Внутри у меня было пусто и холодно.

— Вы так ничего и не поняли. Я не Магистр Агрзбана. Я — Адепт Белого Ордена. Наречён я в нём Доргменом-провидцем. Да, я один из братьев Светлого Лика. Один из тех, кто вынужден нести на себе тяжёлый камень этой войны. Один из тех, для кого надолго закрыт вход в высшие сферы бытия, поскольку судьбой нашей стала борьба. Ради света мы сгораем в ней. Наши умы озабочены и отягчены сражениями, схватками. Вокруг нас льётся кровь. И мы льём кровь, служа Свету не христианской любовью, но оружием. Наши библиотеки, скрытые в толщах гор, хранят бесценные знания. Мы приветствовали приход на землю Кришны и Будды Гаутамы, Магомета и самого Христа. Мы храним тайны погибших континентов и цивилизаций. Мы умеем вызывать силы, которым даже нет названия.

— Как же вы нацепили на себя личину Магистра?

— Магистр Раханц-смуглый был направлен в Измаил для оказания помощи посвящённому барону Массаусу. Не спрашивай, как я узнал об этом, твой разум пока не готов для принятия наших секретов… Я шёл за ним по пятам. И на постоялом дворе я настиг его. Я взял его имя, его привычки. Я знал о нём достаточно, чтобы хорошо разыграть его роль.

— Да уж…

— Массаус — истинный слуга Тьмы и заслужил более высокое положение, чем занимал. Немало сделано им для того, чтобы после его прихода в мир тень простёрлась дальше. Ныне пришло время дуги Асмодея. Сосредоточения высших сил и энергий таковы, что происходящие сейчас события определят, какими будут для человечества следующие восемьдесят пять лет. От незначительных, казалось бы, событий, рядовых происшествий, крупных или мелких побед и поражений в войнах зависит равновесие добра и зла на столь длительный период. В это время война обостряется, поскольку и мы и они знаем, как много зависит от каких-то несчастных недель и месяцев. Побеждает в ней тот, кому с помощью древней мудрости удаётся понять, где происходит самое важное и каким образом можно влиять на события. Всё шло к тому, что Мудрые проигрывали сегодняшний бой. Им не удалось вычислить узлы Лимпериума — точки, от которых зависит всё. Им казалось, что будущее решается под небом Индии. Но нет. Высшая точка дуги Асмодея именно здесь. Это — Измаил! И Иглой Судьбы, то есть решающим орудием Чёрного Ордена, предстояло стать Массаусу. Барон понял это. Ему удалось узнать то, что не удалось Мудрым. Нужно сказать, что в чтении судеб он был почти гениален. Он не ошибся, говоря, что достоин пройти через двое врат и стать вровень с Мудрыми. Но Мудрые не осознали этого. Итак, два главных узла Лимпериума — князь Потёмкин и Измаил. Если бы Потёмкин волей несчастного случая до времени сошёл в могилу, а осада Измаила закончилась катастрофой для русских войск, то благодаря течениям высоких энергий эти события определили бы картину мира на столь долгий срок. Грядущие годы и так будут не очень лёгкими — всё те же войны, мерзкие деяния политиков, потрясения стран и народов, но уверяю вас, удайся этот план — бедствия были бы неизмеримо большими.

К сожалению, мы тоже не успели вовремя вычислить высшую точку дуги Асмодея и хорошо подготовиться к противостоянию. В результате мне пришлось действовать почти в одиночку. Но я знал, что мне при дет помощь. И я встретил её.

— И кто же вам помог?

— Вы! Я же говорю, вы — наш! Рано или поздно наши пути пересеклись бы.

— Уф-ф! — Я провёл ладонью по лицу.

— Массаус был умён и прозорлив. Он собирался устроить здесь чудовищный фейерверк. Тогда с лица Земли исчезли бы и Измаил, и обе враждующие армии, что для него было бы выгодной развязкой узла. Действовал он успешно, его паутина опутала всё и вся. Просто так убить его мне было не по силам. А вот с вашей помощью… Когда вы стали свидетелем нашей с Массаусом встречи на мельнице и рассказали об этом Терехину, тот явился за помощью прямо к казацкому офицеру Перебийносу, естественно, и в мыслях не держа, что тот может оказаться врагом. Казак был преданным слугой Тьмы, ближайшим подручным Массауса. Они убили Терехина, но им надо было непременно найти того, кто навёл Терехина на их след. Вот Перебийнос и стал повсюду громогласно обещать отомстить за смерть «друга», надеясь, что на эту удочку клюнут. И его план удался.

— Ну и что следует из вашего рассказа? Чего вы от меня хотите? — спросил я после минутного молчания.

— Ничего. Просто вы, брат, на веки вечные обречены на борьбу со злом и чёрными силами. Это ваш крест. Остаётся только ввести вас в Орден. Вас ждёт церемония прикосновения к Истине Вы согласны?

— Не знаю…

— Зато я знаю. И наш разговор, и ваше согласие — пустые формальности, — усмехнулся он — Вам некуда деваться. Отныне вы не принадлежите себе. Отныне лёгкая и простая жизнь, несерьёзные заботы — всё это в прошлом.

— Ну да, как же! — вдруг разозлился я. — Вы думаете, что я безропотно соглашусь на всё! Может, единственное, чего мне хочется, — это покоя. Я жажду счастья, а не борьбы, не погони за чем-то невидимым и ускользающим.

— Счастья? Любви? Я вовсе не против… Мне не нужно производить сложные вычисления, чтобы прийти к выводу, что вы с Лейлой предназначены друг для друга.

Я густо покраснел и сжал кулаки, а он, будто не замечая этого, негромко продолжал:

— И всё-таки я жду вашего последнего слова.

— Я… согласен. Вы же сами сказали, что деваться мне некуда. Возможно, я пожалею об этом, но что делать!

— Конечно. Пожалеете и не раз, но другой жизни для себя вы уже не сможете помыслить. Вот, возьмите.

Он протянул мне брошь с изображением луны из драгоценных камней — изделие тончайшей работы.

— Это и знак, и защита, и символ. Владейте. А пока до свидания, брат мой. Он направился к выходу.

— Как это «до свидания»… А что дальше?

Но он скрылся и не ответил на мой последний вопрос.

Я сел за стол и замер. Мой ум кипел, как вода в котле. Мир изменился для меня за последние несколько дней. И тут я ощутил прикосновение к моему плечу ласковых рук. Обернулся и посмотрел в женские глаза. В бездонные, чёрные глаза. Бог мой, а ведь она действительно нужна мне больше, чем все остальные женщины в мире!

На следующий день я узнал, что личным приказом Суворова за храбрость и мужество, проявленные при взятии Измаила, на моё имя выписан офицерский патент. Да, содействие братьев из Белого Ордена, кажется, начиналось. Что же ожидает меня в дальнейшем?

Не знаю. Но в ближайшем будущем — Москва, где я должен отчитаться перед моим начальством по инженерной части и принять новое назначение.