Удар отточенным пером

– Администра-а-ации, – протянул чернявый в гандонке. – Ты нас выследил, что ли? А? Так, что ли, ветеринар?

Напарник Жильцова подошел так близко, что вонючие брызги из его рта полетели мне прямо в лицо, но я не отвечал, понимая, что никакой ответ сейчас не устроит этого человека. Мужик в гандонке тряхнул меня за грудки, и из-под куртки вдруг выпал номер «Сельского обозрения» со статьей о подвигах Валеева на любовном фронте. Профсоюзник поднял газеты, развернул, посмотрел на меня тяжелым взглядом, в котором читались неуверенность и злость.

– Ну-ну, – пробормотал мужик в черном, поглядывая то на газету, то на Жильцова. – Молодой человек-то, оказывается, твоим творчеством интересуется. Аж статейки твои у сердца носит и по пятам ходит… Фанат!

Я снова потерял нить. Где Жильцов и где статья про Валеева? Профсоюзная газета и местная областная газета? С какой стати статью про Валеева писал бы Жильцов? О чем говорили эти люди? Черный в гандонке паниковал и несколько раз назвал меня шпионом.

– Ну и куда его теперь? – снова обратился черный к Жильцову.

– Не знаю, – задумчиво сказал профсоюзник и вдруг резко протянул ко мне руку: – Ну-ка, давай телефон! Быстро! – неожиданно громко гаркнул он и, схватив меня за рукав куртки, рванул на себя с силой, которую трудно предположить в таком худосочном теле.

Я попытался вырваться, но второй со всей дури врезал мне в бок так, что перехватило дыхание. Валеев вскочил и бросился к двери, но чернявый лишь дернул его сзади за связанные руки, и Тимур Тимурович со стоном повалился на пол.

Нащупав в кармане мой телефон, Жильцов долго не мог вскрыть корпус, для чего необходима булавка или скрепка, наконец они вдвоем все-таки сообразили, что к чему, и вытащили симку. Жильцов яростно хрустнул ее на две половинки, а телефон бросил себе в карман.

* * *

Если не платят денег, то это не стриптиз, детка.

Джон Шемякин,

писатель, блогер

Как в дешевых гангстерских фильмах, глаза мне завязали колючим шарфом, вонявшим грязным телом и старческим потом. Жильцов вышел, как я потом понял, пригнать машину, потому что, стой она у ворот, я бы точно заметил. И не только я. Это они могли предвидеть.

Профсоюзник открыл ворота и загнал машину на двор. Меня запихали в заднюю дверь, судя по холоду внутри и состоянию сиденья, это были «Жигули», причем старые, возможно, та самая «пятерка», на которой Катерина приезжала за девчонками. Впрочем, сейчас уже было очевидно, что универсальное французское правило «Cherche la femme», рекомендовавшее за любыми непонятными поступками мужчин искать женщину, в данном случае не работало.

Жильцов сел за руль, а мужик в черном уселся рядом со мною, придерживая меня за рукав, хотя и так было ясно, что со связанными за спиной руками деться я никуда не мог. В этот момент я проклинал валеевскую фриковатую натуру, увлеченную сельскохозяйственными нововведениями. Он давно приучил односельчан к визитам в село партнеров по бизнесу, журналистов, предпринимателей, желавших перенять передовой опыт, и даже ученых-агрономов. В любом другом нормальном селе соседи моментально спохватились бы, приедь к их ветеринару неизвестная машина с двумя товарищами подозрительного вида, однако сейчас было утро – разгар рабочего дня, к тому же тяга Валеева к разного рода профессиональной коммуникации была слишком хорошо известна. Короче говоря, помощи ждать было неоткуда.

Мы ехали недолго, минут десять, – значит ехали не в город. Дорога шла проселками, мы подпрыгивали на кочках, отчего мои руки, связанные сзади, начало ломить, как при высокой температуре. Дорога прошла в полном молчании.

Когда выгрузились, в нос мне ударил запах химикатов. Скрипнула дверь, и мы вошли в железно лязгавшее холодное помещение: сначала звуки были гулкими, гудящими, но по мере продвижения вглубь гуденье превратилось в громыханье, громыханье перекрыл грохот… Вонючий шарф сполз почти на самый нос. Вонь и грохот прыгали на меня со всех сторон, как свора диких собак. Звуки заполняли, кусали, разбегаясь черными и кровавыми кругами перед закрытыми веками, хлестали и переваливали через меня, как волны, накрывая с головой. Я попытался вдохнуть глубже, но только заполнился смрадом чужого тела вперемешку с химией. Меня тошнило…

Следующее, что я помнил, – блаженное отсутствие колючей и вонючей повязки на моем лице. Руки наконец оказались свободны, только затекли и чудовищно ныли. Открыв глаза, я обнаружил себя лежащим на обшарпанном кожаном диване в маленькой каморке без окон. Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, и в просвете виднелся чей-то бок в куртке-аляске и часть бритой головы. Человек сидел за столом. Пушистый мех по краю капюшона почти полностью закрывал от меня его лицо, только блестела на искусственном свету лысина и дергалась мясистая надбровная дуга, единственная часть лица, которую я мог видеть с моего ракурса. Стремясь ничем не выдать себя, я лежал неподвижно, стараясь запустить кровь, играя трицепсами и локтевыми мышцами.