Удар отточенным пером

Стараясь не шуметь, я задвинул щеколду, повернулся и увидел, что Жильцов уже переполз на диван и не спускает с меня недоброго болезненного взгляда. В большой комнате было одно окно, и люди снаружи могли бы заметить меня, если бы обошли наше убежище с левой стороны. Чтобы застраховаться от любых случайностей, я вернулся в маленькую комнату без окон, где остался Жильцов.

– Алексей, преступление преступлению рознь, – снова заговорил я. – Коллеги моей тетки рассказывают о случаях, когда подростки, отжимая мобилу, совершали шесть незапланированных убийств. Зачем вам разводиться, как подростку? Тут настоящие бандиты. Им терять нечего. Не понимаю, на что вы надеетесь? Вы меня, они – вас. И концы в воду.

Жильцов неожиданно посмотрел мне прямо в глаза долгим водянистым замученным взглядом и спросил:

– Седой там стоит?

Я понял, что он имеет в виду мужика в гандонке, и кивнул. Жильцов помотал головой, как будто отряхиваясь: он терпел боль, старался не орать. Я не знал, какое решение он принял, оставалось надеяться лишь на то, что формулы гангстерских фильмов в сочетании с приемами доморощенного членовредительства все-таки сработали.

– Я сразу спросил его, – заговорил Жильцов полушепотом: – «За что такие деньги платишь?» Он только отшучивался. Бери, мол, пока дают. Сначала думал, что это наши люди, ну, такие же, как я. Думал, бесит его несправедливость. Потом стал понимать, что не все там чисто. Но решил, что на благородное дело деньги не пахнут. А дальше – больше… Сначала были мелкие просьбы. Я даже согласен с ними был – одно ведь дело делаем. Ну там про того напиши, про другого напиши, тут компромат сольют, тут документ принесут. Я и не думал проверять. А зачем? Ясно же – наше дело правое, а администрация воры.

Профсоюзник зажал между коленями худые пергаментные ладони, неловко подтянул травмированную ногу. За время разговора он ни разу не посмотрел на меня, ему просто надо было выговориться, и это нежелание признавать мое участие в разговоре, это намеренное отсутствие персонификации, внезапная безучастность к своей собственной судьбе пугали меня куда сильнее, чем откровенная агрессия. Я отчаянно соображал, как бы побыстрее выманить у Жильцова его телефон, и не мог придумать ничего, кроме как забрать телефон силой. Жильцов продолжал свою исповедь, а я готовился.

– Потом начались уже другие заходы, мол, давайте кто-то из членов профсоюза достанет какой-нибудь документ с завода: то один, то другой им нужен был. В основном из отдела кадров или из бухгалтерии… Кто сколько получает, какие льготы там, путевки, премии… Это все вроде как и нам в газете годилось: публиковали, разоблачали. Ну а потом зашла речь об отгрузке готовой продукции и некондиции. Анатолий просил подбирать народ, кто в этих цехах работал, агитировать в профсоюз. Это уже, понятно, не профсоюзная задача. Но куда мне было деваться? На мне люди, ответственность, приходили работники, мы ведь многим действительно помогали… Да и не знал я сначала, зачем…

«И ты помогал обворовывать завод, чтобы остаться главой профсоюза и иметь власть, вместо того чтобы по-честному сложить полномочия?» – мысленно спросил я Мальчика-Носа, но вслух ничего не сказал, потому что выжидал момент и не хотел, чтобы он втягивался в спор, его удрученное настроение работало на мой план.

В проем двери я видел часть окна большой комнаты. В один момент мне показалось, что за окном мелькнула какая-то фигура. Как будто кто-то быстро пробежал мимо окна, но я не успел разглядеть и не был уверен. Через несколько секунд последовал глухой звук удара. Дверь тихонько дернули. Теперь стало ясно, что наши охранники заподозрили что-то неладное и пытались проникнуть в помещение. Жильцов как будто ничего не замечал, продолжая говорить, как перед последним причастием, но я уже не слушал: ни выбора, ни времени у меня не осталось.

Я бросился на профсоюзника одним длинным размашистым прыжком, надеясь повалить и максимально травмировать его своей массой. За миг до рокового столкновения я отчетливо понял, что, как и я, Мальчик-Нос не особенно искушен в рукопашных боях: он поднял на меня ясный, изумленный взгляд распахнутых на всю проектную ширину глаз, как будто спрашивавших, чего это я. В следующую секунду ни глаз, ни чего бы то ни было другого я уже разглядеть не мог, потому что приземлился, куда метил, и всю кинетическую силу своего полета вложил в один короткий удар. Собственно говоря, ударил я почти случайно: просто траектория моего кулака удачно пересеклась с траекторией уворачивающейся жильцовской головы. Встреча произошла в координате левая скула и глаз.