Удав и гадюка

И все-таки со следующим восходом об Юлиане вспомнили. По дорожках, сложенных из ровных гранитных плит, протопало множество ног. Барак открыли, тело сняли с цепей и мешок сдернули. Как только мешок слетел, по лицу Юлиану хлестнула мокрая тряпка. Невольник отшатнулся, цепи звонко громыхнули. Один из стражников небрежно обмыл раба из таза с холодной водой. Маг с черными лентами на шее и одной полосой на лбу, боевой чародей, прошептал слова на Хор’Афе, и кандалы на руках освободили левую руку от правой. На Юлиана надели грубое черное платье, затем оковы на руках вновь скрепились между собой. «Вот уж действительно прекрасное изобретение». — с раздражением подумал Юлиан, вспоминая слова восторженного Йонетия.

На этом мучения не закончились. Вдали звякнул металл, и в барак внесли оковы попроще, сковали еще и ими поверх старых, превратив измученного мужчину в каменное изваяние, которое не могло пошевелить и пальцем. Сверху накинули плащ из грубой материи и вывели пленника наружу. Из-за углов хозяйственных пристроек и из сада на Юлиана посматривали любопытные карие глаза рабов.

Наконец, Юлиан разглядел двор Советника и в отчаянии усмехнулся: особняк обступали стены высотой в пять васо. Золотой город стоило бы назвать городом стен, крепостью, ибо так усердно богатые господа прятались от бедняков, окружая себя злобной охраной да оградой до небес. С ног узника сняли кандалы и, грубо толкая мужчину в спину, конвоиры повели его по виляющей слева от высокого дома дорожке между кустов. На ветру, который принес холода с севера, покачивались махровые гибискусы. За воротами ждал отряд из примерно сорока воинов, пары-тройки боевых магов, а также Иллы Ралмантона и Абесибо Наура со слугами. Лицо Абесибо скрывала маска пожилого усатого мужчины, украшенная по золоту чернением, а голова пряталась под пышным черным шапероном. То, что это был Абесибо, Юлиан понял по ледяному взгляду, уже мысленно разрезающему вампира.

Небольшая и укрытая плотной парусиной подвода, запряженная двумя лоснящимися кобылами, сопровождала конный отряд. Две худые фигуры, облаченные в роскошь черного и золотого, неспешно выдвинулись вместе с авангардом охраны к воротам. Юлиану помогли взобраться на спокойную кобылу. От уздечки во все стороны тянулись веревки, крепленные к другим коням, с высоты которых за измученным узником следили десятки пар глаз из-под металлических капеллин. Налетевший северный ветер трепал повязанные на шапели угольно-черные ленты и пелерины стражей.

Граф тяжело вздохнул — его везли под таким усиленным конвоем, не оставляя никаких шансов сбежать, что надежда была лишь на Вериатель. Юлиан знал, что любимая Вериатель подхватит его в темных водах, куда он бросится, и унесет от опасности. Он мог не бояться захлебнуться, ведь даже если это и произойдет, то скоро он воскреснет, но Элегиар уже останется позади.

Кованные в виде огромного древа ворота распахнулись, пропуская отряд, и копыта лошадей зацокали по мощеной мостовой Мастерового города. Народ в благоговении и ужасе расступался перед Консулами и кидал любопытные взоры на пленника в центре колонны, чьи кандалы прятались под накидкой, чтобы не смущать толпу.

Спустя чуть меньше часа, когда солнце уже поднялось из-за высоких стен, полсотни всадников проехали сквозь распахнутые ворота, те самые, в которые буквально несколько дней назад въехал воодушевленный Юлиан, грезивший о красотах и богатстве коронованного града. Тот же самый стражник, ранее зло пыхтящий, что верхом разъезжать по городу строго-настрого запрещено, сейчас в почтении уронил спину перед господами, а потом удивленно уставился на высокого северянина, вспоминая, что делал ему замечание.

Отряд приблизился к развилке, на которой должен был свернуть влево, на юг, к реке Химей. Но к ужасу и непониманию Юлиана, кони пошли не влево, а резко вправо, где виднелись лишь поля. Всю дорогу узник чувствовал прикованные к нему взгляды, острые и злые, и пытался сквозь гул конвоя и воющий ветер услышать что-нибудь полезное. Где-то впереди тихо переговаривались два Консула, восседая на тонкокостных вороных жеребцах с изящным аристократическим изгибом шеи и умными глазами.

— Он должен был придушить его еще в младенчестве, Илла, когда увидел бы черный чуб да синие глаза, — покачал головой Архимаг и, прищурившись от ветра, взглянул на мрачного Советника, который прятался под пышными и тяжелыми одеяниями из парчи. — История хоть и правдоподобна, отчасти, но не соответствует характеру Алого Змея, ибо не в его натуре терпеть под боком выродка.

— Я подозреваю, что глумление над мальчишкой и было следствием его осведомленности. Однако то, что ребенок выжил, сохранило ему жизнь, и он заинтересовал Вицеллия уже с научной точки зрения.

— Подозреваешь? — Абесибо в непонимании нахмурился. — Ты не проверял сознание Алого Змея? Нет, этого не может быть.

— Проверяли. Старший чтец забрался в сознание Вицеллия, но воспоминания его, по словам мага, были рваными и неясными.

— А причина?

— Бальзар говорит, что умственное помешательство.