Удав и гадюка

— Видать, да.

— Надо у домовых узнать, они все, черти, ведают. Ну я с ними потру языками, выясню.

— Да к черту! Эти домовые — подлые свиньи, они уже заложили один раз Языкатого. Не надо, Аир, — боязливо шепнул Курчавый и глянул на кивнувшего немого раба на лежанке. — Вон, после доноса хозяин отрезал болталку Языкатому. А потом еще раз резанул, когда отрастать стала. Тоже хочешь? Только мы, уличные, и дружные. А те домовые вампиры — не вампиры, а тупые кровососы и упыри.

— Я — самый старый раб, — как-то неуверенно задрал к потолку нос Аир. — Я тут пользуюсь уважением.

— А стану им я, — произнес негромко Хмурый, доселе молчавший, и добавил предупредительным и твердым тоном. — А тебя к оборотням отправят за вмешательство в жизнь достопочтенного Ралмантона. Как когда-то Ваха. Болтал он слишком много, Аир, и ты пошел по его пути.

Аир обиженно осклабился, сверкнул во тьме белоснежными клыками, но умолк.

— Вон, учись у нашего Вороны, — продолжил холодно Хмурый, по мнению Юлиана, самый умный из рабов. — Он молчит да на ус мотает. Вы перед ним все свои да хозяйские внутренности вывернули наизнанку, а кто-нибудь знает о Вороне больше, чем то, что он из Ноэля?

Хмурый, по словам того же Аира, был из образованных, кем-то из Мастерового Города, низвергнутым за долги в рабство. По этой же причине он был на голову выше безграмотных невольников и мыслил весьма ясно. А вот кем конкретно был Хмурый, и как он умудрился при всей своей ясности ума оказаться в рабстве, да еще садовом — никто не знал. Хмурый слыл еще большим молчуном, чем Юлиан.

— Мне больше и не надо знать о нем, — злобно прохрипел, наконец, Аир. — Наш он, и чем-то хозяину не понравился, раз руку-то ему рубанули. А ты, Хмурый, роток-то прикрой! Кто знать, кто на тебя куда донесет, так что следи за своим языком. Ты иль с нами, или против нас, упырь чертов.

По стене с той стороны глухо стукнула палка.

— Замолчите рты! — остервенело заорал Туй, который вошел в свою комнату в бараке.

Все умолкли, отвернулись к стене, и лишь Аир злобно продолжал пялиться на уже придремнувшего Хмурого. Наконец, и он сплюнул на пол и уснул.

Юлиан уже знал, кто и кем был в рассказанной болтливым Аиром истории: и кто эта женщина, дочка барона, и за кого посчитал самого Юлиана Илла, увидев, что тот совсем не похож на Вицеллия. Мужчина лег на спину и уставился в маленькое окошечко, с которого сильно дуло. По расчетам, северянин закончит веревку через два-три месяца — и тогда попытается сбежать. Расписание обхода стражников Юлиан знал уже наизусть. Да, он мог наблюдать лишь за восточной стеной, но вряд ли на западной график отличался. В любом случае, это будет рисковая затея. И единственная…

Сначала ему нужно преодолеть стену особняка. Он сделает это с крыши барака. Потом придется тайком перебраться на другую сторону города, там перекинуть веревку с лассо, взобраться на большую стену, хоть и с трудом. У Юлиана должно хватить на это сил — у него просто нет выбора. И, если он все правильно сделает и ничто ему не помешает, то он спустится на веревке вниз, к реке. Главное, чтобы ничего не случилось и все шло так, как идет сейчас…

* * *

Следующим утром распогодилось, и уже предвещающий скорую весну южный ветер гнал по небу белокрылые облака. Уличные рабы с мрачными лицами месили грязь в саду, ползая на корточках и безуспешно борясь со злобным растением. Юлиан, сидя около стены особняка, меж кустами махрового гибискуса и ладанника, уже привычно складывал часть опарийки в штаны, а часть сгружал на землю, формируя кучку. Из бараков домовые рабы поспешно вынесли освежеванную тушу молодого барашка и пропали с ней в пристройке около дома, где располагалась кухня. Аир, метущий дорожки шелестящей и длинной метлой, переглянулся с Гусем и Курчавым, жгущими в костре сорняки.

Где-то сбоку, среди лавочек и апельсиновых деревьев, пыхтел Хмурый, обрабатывая молодые стволы подготовленной жидкостью. Вот его оттопыренный зад в уже черных от грязи шароварах показался из-за ближайшего к дорожке дерева. Хмурый кряхтел, окунал щетинную кисть в бадью, постукивал ею об край и с высунутым языком смазывал прозрачной жидкостью тонкие и стройные стволы, подныривая под раскидистые ветви.

Аир, проходя мимо, оглянулся на грызущего ногти Туя, ухмыльнулся и вдруг резко пнул Хмурого. Тот от неожиданности провалился вперед, споткнулся о ведро и рухнул на молоденькое апельсиновое деревце. Раздался оглушительный треск — трехлетний саженец переломился надвое, а бледный невольник, облитый питательной смесью для древа, уже испуганно буравил взглядом Туя.

— Да тебе, задрыге чертовому, совсем жить надоело!? — возопил люто надсмотрщик, на бегу снимая с бедра плеть.

Спустя мгновение сад наполнил вой Хмурого, которого стегали, не глядя, по рукам, лицу, голове и плечам. Стоило Тую немного поуспокоиться, как он снова бросал остывающий взгляд на сломанное деревце и пустую бадью, которую должно было хватить на весь сад, и начинал лупить с новой силой.