Удав и гадюка

— Тоже красят, и лицо пудрят, чтобы скрыть смуглый цвет, — задумчиво отозвался наг и посмотрел на пьющего вампира. — Я уже сказал, что более нет на Юге, кроме Вас, ни одного черноволосого вампира или нага. Все — полукровки, в лучшем случае. И даже на севере очень скоро возобладает расиандское племя, перемешанное с аттанами.

— Отчего же, есть такие еще, — Советник склонил голову, с улыбкой размышляя.

— Разве что на Дальнем Севере. Здесь — уже нет.

— Эй, приведите Юлия.

— Что за Юлий? — смутился посол.

— Вы хотели увидеть чистого северянина на Юге. Вы увидите.

Юлиан услышал приближающийся топот обитых железом сапог. И напрягся, предчувствуя нечто нехорошее. Засов спешно откинули, и появившаяся в проеме фигура стражника оповестила.

— Ворона! Живо одевайся! Тебя зовет хозяин.

С видом полного непонимания под встревоженными взглядами других невольников Юлиан облачился в извалянные в грязи шаровары, стертую на животе рубаху, неказистую жилетку, обул сапоги и последовал за охраной дома. Стража грубо подталкивала и так уже почти бегущего к задней двери дома раба, наспех завязывающего одной рукой кушак, чтобы по дороге не потерять штаны.

В гостиной ослепшего от ярких огней Юлиана с удивлением рассмотрел посол, приподняв свое гибкое змеиное тело с черно-золотых подушек.

— Чудеса, — прошипел удивленно Шаджи и сполз с дивана. Сначала медленно соскользнуло с подушечек его укрытое желто-зелеными одеждами тело, потом шлепнулся на пол и прочий хвост, пока, наконец, змей не подполз к рабу, полусогнувшись. — Передо мной будто дитя самого Гаара. Волосы не крашеные?

— Зачем мне рабу красить волосы? — поднял весело бровь Илла.

— Так делают некоторые господа со своими рабами в Нор’Алтеле, желая окружить себя дорогими северянами. Ох, какой рост, и глаза будто сапфиры, и лицо белее снега…

Юлиан стоял, мрачный, пока его разглядывали, будто корову на рынке. Он понял, зачем его привели. Брови раба были хмуро сведены на переносице, а челюсти крепко сжаты. Но дипломата это ничуть не смущало, и он, игнорируя взгляды, стал обползать Юлиана по кругу, щупать за плечи, руку, живот, ноги, испытывая того на крепость, будто перед ним было не живое создание, а товар на прилавке.

— А что с рукой? — Шаджи Го’Бо бросил любопытный взгляд на обмотанную несколькими слоями тряпок культю.

— Был наказан.

— И он у вас обычный раб? — изумился Шаджи, рассмотрел уличный ошейник на шее Юлиана и повернулся к Илле.

— А что вы предлагаете? — усмехнулся Советник.

— Достопочтенный, да у вас этого раба за большие деньги выкупит любой элитный бордель. К нему выстроятся очереди из знатных дам, желающих понежиться в объятиях того, кто выглядит, как живое воплощение Гаара. Пусть и нет руки… Это, конешшшно, недостаток, но прочее же на месте?

С этими словами дипломат, желая проверить, не оскоплен ли невольник, беспардонно нырнул тому в штаны когтистой рукой. Юлиан побледнел и дернулся. С видом полного одобрения Шаджи, удостоверившись, что все в порядке, продолжил бесстыдно лапать его уже в других местах, щупая мышцы, запуская руку в волосы, чтобы проверить густоту лохматых и грязных патл. Юлиан, сжав челюсти, уже гневно посматривал на дипломата, ну а стража предупредительно смотрела на раба, намекая ему всем своим видом, что пусть только посмеет палец поднять. И Юлиан стоял и стойко терпел. Лишь периодически он кидал угрюмые взгляды и на Иллу, моля того прекратить его страдания. Однако Советник упрямо игнорировал обращенные к нему взоры, будто наслаждаясь тем, что раб произвел впечатление.

— Отлично сложен, крепок, держится прямо, лицом весьма вышел, — явно довольным голосом подытожил Шаджи. — Хорошшш, крайне хорошшш… Хоть и своеволен на вид. Так почему вы его не продадите, достопочтенный, в обитель Зейлоары? Выручите как минимум от двух до трех сотен золотом.

— Я не собираюсь продавать его в бордель.

— Понимаю. Такое чудо и самому хочется иметь, — наг снова сделал почетный круг вокруг невольника, рассматривая того с крайним интересом. — Но странно, что он у вас уличный раб, судя по одежде. Такому, если приодеть… Но сначала отмыть, — полузмей брезгливо принюхался. — Место ему где-нибудь у стены стоять, в качестве украшения. Либо в постели. Неужели вы не пробовали его в любовных утехах, достопочтенный?

Юлиан побелел, затем лицо его налилось кровью, покраснело от ярости, и тут уже Илла Ралмантон не выдержал и слегка улыбнулся от вида перекосившегося в гневе раба. Советнику, похоже, доставляло удовольствие, что внешность невольника пришлась дипломату по вкусу — все сказанные в сторону невольника комплименты Илла принимал на свой счет. Беспардонный же наг поднялся на хвосте и похлопал Юлиана по щекам, будто коня по бокам на рынке.

Илла, развеселившись, сидел на краю дивана в полуразвороте, опершись рукой о спинку софы, и, как и все вокруг, с улыбкой смотрел на ползающего в углу Шаджи, чудаковатого даже по меркам Элегиара. Бокал с кровью покоился на столе, и кровь в нем сверкала подобно рубину.

— Нет, уважаемый Шаджи, я таким не балуюсь.