Удав и гадюка

Прошло несколько дней… О восходе граф узнавал уже не по бледно-серому небу из крохотного окошка под потолком, а по шуршанию мантии Иллы, когда тот поутру, еще до зари, спускался в подвал. С закатом он поднимался и покидал темницы, чтобы на следующий день вновь вернуться истязать того, кто пытался его убить тридцатью годами ранее. Того, кто сделал его мертвецом с живыми глазами. И все эти дни, четверо суток, Вицеллий гор’Ахаг был внизу, откуда порой долетали эхом отголоски жутких стонов и воплей.

Глава 8. Илла Ралмантон

С рассветом, серым и туманным, на крохотной площади начала собираться толпа. За короткое время жители Золотого города заполонили собой и без того тесное пространство. Через окошко до Юлиана доносились их разговоры.

– Шора’хаффу, это правда, что Алый Змей обезумел? – спрашивали люди.

– Змей бы ни за что не вернулся в Элегиар в здравом уме…

– Обезумел!

– Бедный Нактидий, как у него духа хватило впустить к себе в дом это чудовище?

– Долг… Долг перед Элейгией!

– Говорят, там еще был сын Вицеллия. А почему его не повесят?

Юлиана затрясло. Если его не пытали, если его не собираются выводить на площадь, то это значит лишь одно: Илла Ралмантон знает, кто он такой. Ничем хорошим это не закончится.

По отдаленной толпе, видимо, прокатилась волна, но непонятно чего: удивления, негодования, ужаса?

– Во имя Прафиала, как же они изуродовали его! Не лицо, а месиво! – говорили на площади, расположенной у темницы, через дворик. Судя по всему, к виселице вывели Вицеллия.

«Но учитель не покидал подвал. Или из него есть другой выход?» – в голове Юлиана пронеслась беспокойная мысль, пока он пытался расслышать все, что происходило вдалеке.

Знать Золотого города не уподоблялась нищим. Она не выкрикивала оскорбления и брань – все только шептались между собой, предпочитая все гадкое обсуждать тихо, чтобы не потерять лицо. Именно поэтому Юлиан теперь мало что мог услышать, пока наконец над площадью не прозвенел звонкий, поставленный голос вестника:

– Именем короля Морнелия Прафиала Антаиама Молиуса вы, Вицеллий Гаар Ахаг, за участие в покушении на Его Величество Морнелия Прафиала Антаиама Молиуса, за покушение на советника короля, достопочтенного Иллу Раум Ралмантона, а также за измену и многочисленные убийства приговариваетесь к смертной казни через повешение! Приговор будет приведен в исполнение здесь, на Черной площади!

При чем здесь покушение на короля, думал Юлиан, если оно произошло незадолго до их приезда в Элегиар? Или речь идет о событиях тридцатилетней давности?

Толпа умолкла, напряглась, и до ушей вампира донесся топот стражи, потом скрип табуретки, оглушающе громкий даже в его темнице. Над Черной площадью застыла зловещая тишина.

– У вас есть что сказать напоследок, Вицеллий Гаар Ахаг, или, может быть, вы желаете помолиться Праотцу вашему Гаару? – спросил все тот же пронзительный голос вестника.

Ответа Юлиан не услышал, но, похоже, его и не было. А вскоре из-под ног смертника выбили опору, и хруст шейных позвонков оповестил всех, что Вицеллий гор’Ахаг не смог избежать правосудия. Где-то недалеко зазвонили колокола.

Вскоре площадь опустела, и лишь иногда по булыжнику во внутреннем дворе тюрьмы громыхали окованные сапоги и цокали звонкие копыта лошадей. День склонился к вечеру, а за ним на Элегиар опустилась ночь. Юлиану не оставалось ничего, кроме как прислушиваться ко всему извне, ибо в его темнице было слишком тихо. Подобно слепцу в лабиринте, он скитался по чертогам мыслей, но никак не мог найти ответа, почему так все произошло… Он тщетно пытался выбраться из пут, дергался и кидался, как молодой волк в стальном капкане, пока наконец, обмякнув от злобного бессилия, не принялся просто ждать.

* * *

Посреди ночи решетчатая дверь отворилась с уже привычным звуком, и в темницу вошли с десяток стражников в сопровождении мага. Выглядел этот маг чуть иначе, чем предыдущий, – у него на лице красовались две продольные угольные полоски от бровей до нижней челюсти. Из книг по маговской символике Юлиан знал, что перед ним клеймовщик. Клеймовщик – воплощение зла для всех рабов! Весь в черном, с золотой фибулой на груди, маг произнес заклинание. Юлиан почувствовал, как кандалы вышли из стены, и он с затекшими, окровавленными руками и шеей рухнул в объятия стражников. На бедра ему намотали тряпку и скрепили шнурами, чтобы частично скрыть наготу. И с надетым на голову мешком куда-то потащили.

Несли долго, он успел оббить все колени в кровь из-за постоянных подъемов и спусков. Золотой город спал мирным сном и был тих, как и конвой, которому будто приказали не издавать лишнего шума. Узника бросили в повозку и накрыли сверху куском грубой ткани. В пять пар рук его придавили ко дну севшие рядом стражники. Раздался цокот копыт, и повозка тронулась по ночным улицам.