Удавшийся рассказ о любви

Пришлось спять пальто, берет, вытереть ноги, и тогда только Лапин вошел к ней. Галя держала сына на руках, собиралась кормить.

Она едва не спросила: «Ну, как дела? Спасибо, что пришел» – обычные стандартные слова, но все-таки не сказала, удержалась и только с неопределенной улыбкой, как бы с любопытством смотрела на человека, с которым собиралась жить. Малыша было видно, личико видно. Она прижимала его и отстраняла, креня сверток в пеленках, чтоб можно было увидеть, – ах да, она показывала, как показывала всем, приходившим с цветами.

– Садись, – сказал Лапин первое, что пришло в голову. – Сядь, Галя. Вредно тебе стоять.

Слепенькое личико выглядывало из пеленок, малое, красное и с четким рисунком отца. Лапин это вдруг увидел. То есть показалось, что ребенок похож на Славика Неробейкина, очень похож, тот самый случай, когда с первого дня и не льстя говорят – вылитый. С каким-то облегчением Лапин подумал, что Галя давно уже жила домом своим, мужем своим, сыном шестилетним своим, а он, Лапин, был просто так, непонятной женской причудой. И уж наверняка Славик ни о чем и не догадывался все это время: Славик ездил на соревнования, прыгал, бегал, а теперь вот второй ребенок, и Славик так и не знал, что едва-едва не лишился жены. Галя сейчас была совсем другая – уравновешенная, спокойная, ни следа в ней не было от прежнего нервического напора.

– Сядь. Сядь. Сядь.

Гибким, неожиданно нашедшимся движением Лапин принес ей стул, пододвинул. За стеной Славик бойко стучал топориком. Галя села, начала кормить. Лицо ее, располневшее и довольное, было опущено к ребенку.

– Ишь, сосет, – сказал простовато Лапин.

– Не очень-то.

– А почему?

– Не знаю, сейчас ничего, а сначала никак не брал. Первый у меня, как родился, тут же хватал – только давай. А этот что-то не очень…

Вот и поговорили. Они говорили минут пять, может быть, десять, затем Лапин вышел на кухню к Славику – там можно было покурить.

– Не помочь?

– Наконец-то, – ответил тот. – А то всё цветы да цветы, а чтоб помочь…

Но помощь в починке кроватки была, видно, не очень нужна. Славик подумал, огляделся и наконец выдал Лапину утюг, и минут двадцать Лапин молча гладил пеленки.

– Не прожги, – сказал Славик. – Покури сначала.

Славик закончил с кроваткой, поскрипел ею, пробуя рукой на тяжесть, а затем взял второй утюг:

– А ну, наперегонки!

Лапин гладил, старательно и задумчиво давил на утюг, а тут и впрямь пришлось спешить – что было делать? И это уж было ясно, что Славик ни о чем не знал, для него Лапин просто гость.

– Пять! – выкрикивал Славик и подбрасывал в ровненькую отглаженную гору пеленок.

И затем выкрикивал за Лапина:

– Четыре!

– Шесть! – это уже за себя.

Лапин гладил, машинально водил тяжелой рукой. Он старался представить себе, как лет через двадцать Славик Неробейкин и Галя, уже постаревшие, однако крепкие – Галя будет толста и добра очень, – они будут вдвоем разговаривать за семейной рюмкой, а дети уже уйдут куда-нибудь, и Галя будет говорить: «А помнишь, какой ты, Славка, был? Все ездил по городам. Ведь мы чуть не разошлись тогда…» – а он, смеясь и начиная тянуться к ней, скажет: «Ну да?.. Не могло того быть!»

– Финиш! – выкрикнул Славик.

С пеленками было покончено, и Славик сладко закурил.

– Теща только к восьми придет на подмогу. А Галке, конечно, тяжело. Я тебе честно скажу, я как муж – не сахар, разъезжаю все время, а теперь двое детей. Тещу, честно говоря, тоже только с пивом и есть.

Славик не умолкал. Славик уже принялся чистить рыбу, кляня грядущих гостей. Хватал рыбину за хвост, швырял в кастрюлю и сдувал чешую с плохо закатанных и спадающих рукавов рубашки. Он удивился, что Лапин не останется поужинать и выпить.

– Ну пока, – сказал Славик с сожалением. – А то оставайся?.. А?

На полдороге Лапин замерз. Он ощутил это на Садовом кольце, ногам на большой улице легче, но ветер был пронзительный и мело здесь сильнее. Ежась, он свернул в большой и сверкающий магазин одежды. Он смотрел на очереди в кассах, на суету у примерочных кабинок, на возбужденные глаза в толчее и вспоминал, как он сам покупал шторы, порекомендованные Галей. Богато и нарядно сверкал магазин изнутри.

– Чего вам, гражданин? – спросил какой-то распорядитель.

Лапин не ответил, отошел к самому входу – он прислонился к стене с внутренним отоплением, хотел было еще погреться, но почти тут же ушел. В глазах рябило, люди казались суетливыми.

Пурга, как обычно под вечер, выла где-то высоко над домами, а снизу текла ровной поземкой и била в лицо случайным, вдруг осыпающимся откуда-то снегом. Лапин так намерзся, что, подходя к своему дому, нетерпеливо ждал тепла, смотрел сквозь снег на близкие свои окна – окна горели ярко.

* * *

А они были уже хорошо пьяны. «О! О!.. О!» – раздалось со всех сторон и из всех углов при его появлении. Этот месяц они не бывали у Лапина, не знали, что Галя ушла, и какой смысл было сердиться на них.