Удержать высоту

Маленький пожилой капитан со сморщенным, как печеное яблоко, лицом и пустым рукавом, заправленным под ремень шинели, потупил усталый взгляд:

— Прости, земляк. Чем богат… Настила мы еще добавим, укрепим сваями съезд… А лодки, сам видишь, — какие есть. Больше взять их мне негде. Рожать я не умею.

Кондрашов зло чертыхнулся. Но костерить саперного капитана не стал, чувствовал — бесполезно. Лодок тот действительно не родит. Что же делать?

— Товарищ майор, вас командир полка вызывает, — услышал он голос сержанта Козловского.

Радист протягивал ему гарнитуру.

— Нахожусь в квадрате «14–17», — доложил Шутову Кондрашов. — Перед «гармошкой» (так в кодовой таблице обозначалась понтонно-мостовая переправа). Почему не вышел на «огород»? (На огневую.) «Гармошка» никуда не годится, «гопака» нашего не выдержит.

Его ответ подполковника не удовлетворил. Козловский заметил, как поскучнело лицо майора, потемнело еще больше, и на все слова командира полка он отвечал только по-уставному коротко и односложно: «Так точно», «Есть». Вернув наушники радисту, широко развел руки и с силой хлопнул себя по бокам:

— Так я и знал.

Кондрашов поднял на Илларионова обиженные глаза.

— Теперь из-за твоих новоиспеченных комсомольцев да этой развалюхи, — ткнул он пальцем в переправу, — я виноват, что не открыл огонь по фашистам с запланированных позиций, задержал наступление на Ивошино. А «батя» ни про распутицу, ни про грязь, про эту Касплю-соплю слушать ничего не хочет. Будь они неладны.

— Ладно, руганью тут не поможешь, — остановил его лейтенант. — Что-нибудь придумаем.

— Что тут придумаешь? — безнадежно махнул рукой Кондрашов и зашагал к саперам.

Через несколько минут, взвизгнув тормозами и разбросав по сторонам грязь, на берегу остановился «виллис» командира полка. Шутов вышел из машины и зашагал к переправе. К нему поспешил с рапортом командир дивизиона. Но подполковник не дал ему договорить.

— Сам все вижу.

— Значит, убедились, что переправиться невозможно, — облегченно вздохнул Кондрашов.

— А в этом-то я как раз и не убежден, — задумчиво проговорил Шутов и, помолчав, сурово добавил, пристально всматриваясь в майора. — При любых обстоятельствах приказ должен быть выполнен. Чего бы это ни стоило. Думаю, это понятно и без моих напоминаний.

Командир дивизиона взмахнул растерянно руками и тут же опустил их, сделал шаг в сторону, всем своим видом словно подчеркивая: мол, теперь вы тут самый главный. Вот и попробуйте выполните такой приказ.

А Шутов, еще раз внимательно осмотрев переправу, прошелся по ней несколько метров вперед-назад и направился к рощице, к установкам, возле которых стояли небольшими группками, покуривая самокрутку и о чем-то переговариваясь, водители боевых машин. Увидев подходящего к ним командира полка, они прекратили разговоры, подтянулись, старательно пряча в рукавах окурки, а командир отделения тяги старший сержант Шаронов, затоптав свой бычок, шагнул навстречу командиру.

— Товарищ гвардии подполковник, — вскинул он руку к шапке. Шутов молча выслушал доклад, скомандовал:

— Вольно.

Подошел поближе к водителям:

— Что курите, мужики?

— А что дают, — ответил за всех старожил дивизиона сержант Горошилов, с которым Петр познакомился еще год назад, когда принимал полк в Хорошевских казармах. Остряк и балагур, разбитной московский таксист, он никогда не терялся, разговаривая с начальством, пересыпал свои слова шутками и прибаутками, которых знал великое множество, а иногда, казалось, и сочинял на ходу. Вот и сейчас он не преминул вставить поговорку:

— Малаховский самосад русскому как раз, а немцу — вырви глаз.

Солдаты рассмеялись.

Приободренный ими, Горошилов в тон первой расщедрился на вторую.

— Рады бы и вас угостить, да вы не курите, хотите долго жить.

Подполковник тоже улыбнулся:

— Спасибо, Павел Петрович. Верно — не курю, хотя на паек и выдают мне папиросы.

Он полез в карман, вытащил оттуда коробку «Казбека», протянул солдатам. Папиросы пошли по рукам и где-то в задних рядах исчезли безвозвратно. А впереди побросали самокрутки, затянулись сладковатым после махорки табачком фабричной марки.

— Я хотел с вами вот о чем посоветоваться, — продолжил Шутов. — Переправа, каждому видно, хлипкая. Как считаете, можно через нее проскочить? Нам на тот берег позарез нужно. Атаку задерживаем. А отсюда эрэсами никак не дотянуться.

Веселый гомон утих. Даже Горошилов перестал щерить зубы.

— Смотрели мы на тот мосток, товарищ подполковник, — тяжело вздохнул он. — На своей довоенной «эмке» я бы вмиг слетал туда и обратно, как говорят, без доплаты. А на наших «крейсерах» не получится. Никак не получится.

— Это еще бабушка надвое сказала, — растолкав товарищей, вышел вперед коренастый чернобровый сержант. — Я проеду, товарищ подполковник.

Всем своим спокойным, полным внутреннего достоинства, уверенным видом, решительным взглядом умных, сметливых глаз сержант сразу же напомнил Шутову кого-то очень хорошо знакомого. Но кого?