Удержать высоту

«Так вот какую фортель выкинули фрицы, — догадался Шутов и вспомнил старшего лейтенанта Цыпанова. — Не зря у тебя, Саша, болело за это сердце».

Остановить обе лавины наличными силами бригады, понимал подполковник, практически невозможно. Видимо, гитлеровцы именно на это и рассчитывали. Разведка у них поставлена здорово. Да и методический долбеж бомбами и снарядами сделал свое подлое дело. Вот почему они не проводили перед наступлением артподготовку, не хотели настораживать, привлекать к высоте наши дополнительные силы, надеялись на внезапность и наглость прорыва. А о реактивном дивизионе, оставленном в резерве, конечно, и не помышляли.

И все-таки застигли нас врасплох. Помочь пехоте, дать залп по накатывающейся на окопы лавине и по прорывающимся частям сейчас очень и очень трудно. Все равно что вызвать огонь на себя.

Слишком мало расстояние. Можно зацепить своих. Требуется ювелирная работа. И без пристрелки. На нее не осталось времени. Как захотелось Шутову оказаться сейчас на высоте 48,5! Но это было неосуществимо.

— Кто вместо тебя на огневой? — взглянул подполковник на командира 252-го дивизиона.

— Начальник штаба капитан Козлов.

— А связь у нас с ним только через Цыпанова, — скорее фиксируя, чем спрашивая, негромко проговорил командир полка.

— Да.

— Вызывай НП, — приказал Шутов телефонисту. И когда сержант Волынкин доложил, что старший лейтенант на линии, скомандовал ровным, спокойным, может быть, слишком спокойным для такой обстановки голосом: — Передай на огневую, Цыпанов… Участок 21… Прицел меньше 2… Стрелять батареей… Залпом… Огонь!

А потом добавил:

— Если с твоего места, Василич, видно, что в прицел нужно ввести поправку, смело вноси ее. Но побыстрее. Все сейчас в твоих руках и в руках Козлова… Действуйте, мужики.

— Понял…

Шутову оставалось только ждать. И хотя он был уверен в своих подчиненных, которых хорошо узнал за несколько недель и даже полюбил, как может полюбить командир грамотных, умелых, отважных офицеров, это томительное ожидание залпа перед неумолимо надвигающейся танковой волной было невыносимо тягостным.

И только тогда, когда загрохотали, запели, как могучий орган, заменяющий целый оркестр, родные «катюши», у него отлегло от сердца. Залп оказался точным. Там, где еще пять минут назад невозмутимо и самоуверенно катили вперед, изрыгая огонь, сталь и свинец, фашистские танки, самоходки и бронетранспортеры, сопровождаемые пехотой, теперь полыхали красно-рыжие языки пламени, из дымного костра поднималось в небо девять высоких свечей, чадящих черной копотью. Они вспыхнули на месте бронированных машин.

Горячая волна горьковатого раскаленного воздуха прокатилась по окопам, срывая фуражки, чуть не опалив своим жаром Шутова. Крохотная неточность в прицеле, даже в уровне, и снаряды легли бы по нашим позициям. Но гвардейцы сработали предельно точно.

Первый штурм фашистов захлебнулся, затих, но своих намерений прорваться они не оставили. Шесть раз накатывались гитлеровцы в эту ночь на высоту 48,5, пытаясь подавить на ней опорный пункт, под покровом темноты проскочить, пробиться через злополучный перекресток, и шесть раз их останавливали огненные залпы 252-го гвардейского минометного дивизиона.

Укрытый родным валдайским лесом, стремительно покидающий после очередного залпа одну огневую позицию, чтобы через пятнадцать — двадцать минут оказаться на другой, третьей, он был в те часы неуловимым и неуязвимым для вражеской тяжелой артиллерии. А для штурмовой авиации тем более.

Утром, когда подполковник Шутов поднялся на НП дивизиона и изучал в стереотрубу поле ночного боя, его вызвал на связь начальник артиллерии фронта.

— Молодец, Петр Васильевич, — пророкотал в наушниках мягкий баритон генерала. — Твоя взяла. Поздравляю с орденом Красного Знамени, жду представлений на подчиненных. Но учти… — Голос начарта окреп, стал строгим. — Учти, больше держать дивизион в резерве я тебе не позволю. Перебросишь его туда, куда потребуется. Фашист на твой перекресток больше не сунется. Крепко ты ему дал, будет искать другое место для драпа.

Генеральский баритон опять потеплел, в нем появились уговаривающие, убеждающие нотки:

— Сам знаешь, не до жиру. Хоть и устроили мы гитлеровцам «котел», крышку прижать пока не получается. Больше похоже на тришкин кафтан: в одном месте латаем, в другом — рвется… А за вчерашнее спасибо. От всего фронта спасибо…