Удержать высоту

— Вот и я потерплю. Вместе потерпим. Как говорят, бог не выдаст, свинья не съест. Меня, еще лейтенанта, командарм Мерецков учил: всякое решение считается правильным, если оно доведено до конца.

Он повернулся к старшему лейтенанту Цыпанову и ободряюще подмигнул ему:

— Начальник разведки у нас — Александр Васильевич. Как и Суворов. Не может быть, чтобы тезке великого полководца да изменило боевое счастье… А что до такого обстоятельства как наш опорный пункт, — Шутов задумчиво потер подбородок, — то это нам тоже следует учесть. И за противника, и за себя.

…Интуиция не подвела. Фашисты действительно сосредоточили большие силы для прорыва в районе перекрестка Рамушево — Старая Русса. Но начали его не как обычно: с рассветом, после интенсивной артиллерийской подготовки и авиационного штурма, а вечером, на закате дня. Внезапно, когда их атаки, привыкнув к прямолинейности немецкой тактики, никто не ожидал.

Да и наступали гитлеровцы прямо из леса. Развернутым строем. Впереди танки, потом бронетранспортеры, самоходки. Их сопровождала пехота. Ни одного выстрела не сделали они. Ни из орудий, ни из автоматов. Даже команд не было слышно. А на гул двигателей все уже перестали обращать внимание. Притерпелись за предшествующие дни и недели.

Подполковник Шутов вместе с капитаном Яковлевым находился в тот момент на командном пункте 126-й стрелковой бригады, батальоны которой защищали деревни Самишино, Василивщино, Налючи, высоту 48,5. С ее командирами они уточняли сигналы взаимодействия, время артналета и артподготовки, участки сосредоточенного и заградительного огня на случай ликвидации рамушевского коридора. Этого постоянно требовал от командующего 11-й армией, которому был придан 252-й дивизион 39-го гвардейского минометного полка, командующий фронтом генерал-лейтенант П. Курочкин.

Батальоны сильно поредели в затяжных оборонительных боях. Им регулярно обещали подкрепление, которое все время задерживалось. И важно было прикинуть, сколько и чего потребуется бригаде, чтобы выполнить задачу, поставленную командармом для наступления.

Смеркалось. Начальник штаба бригады майор Сафонов чиркнул спичкой, поднес ее к стеклу «летучей мыши», чтобы прибавить света в блиндаже, куда солнце уже еле пробивалось через узкую и длинную щель амбразуры, как кто-то из часовых закричал испуганным голосом:

— Фрицы!

Офицеры бросились к амбразуре.

От первых траншей, перерезавших дорогу, спотыкаясь и падая на мокрой траве, растерянно оглядываясь по сторонам, бежали солдаты. А метрах в ста пятидесяти от них, покачиваясь на рытвинах, даже не обращая внимания на это беспорядочное отступление, не сделав ни одного выстрела, невозмутимо накатывались на наши окопы вражеские танки, выставив вперед, словно всадники копья, стволы молчащих пушек.

Черные зрачки орудийных отверстий слегка покачивались. И казалось, они следят за тобой, пристально и неотвратимо, готовые в любую секунду выплеснуть именно на тебя сгусток слепящего, смертельного огня.

Кто стоял лицом к лицу против танков, знает, как невыносимо тяжел этот холодящий сердце, немигающий взгляд тупорылой танковой пушки. Как выматывает он душу. Как не просто выдержать его, не отвести глаз, не дрогнуть.

Майор Сафонов выскочил из блиндажа и, выхватив из кобуры пистолет, помчался навстречу пехотинцам, распахнув руки и отчаянно матерясь:

— Стой! Назад! Стрелять буду!

Громыхнул пистолетный выстрел. Но солдаты словно и не слышали его и крика майора. Все так же медленно пятились в глубину опорного пункта, оглядываясь и спотыкаясь, будто в бреду.

Сафонов подхватил брошенный кем-то станковый пулемет, прижал его к животу, выставив вверх, в небо, раструб ствола. Длинная, грохочущая, как стальной прут по пустому оцинкованному ведру, очередь вмиг отрезвила бойцов.

Их скученные группки остановились. Кто-то плюхнулся на землю, кто-то начал занимать ближайшие окопы, а остальные, вдруг очнувшись, как после гипноза, повернули назад, навстречу фашистским танкам. Побежали к оставленным траншеям.

— За Родину! За мной! — вел их за собой майор, непрерывно стреляя из пулемета. Но теперь не в воздух, а по наступающим гитлеровцам.

Встречная очередь скосила его. Он падал на землю, устремившись грудью вперед, на врага, как будто еще продолжал переставлять ноги, звать за собой солдат. Станковый пулемет подхватили, понесли дальше, продолжая стрелять из него, скликая под его гордый орлиный клекот обретших мужество бойцов.

Минутное замешательство прошло.

Офицеры бригады овладели ситуацией. Штабной блиндаж опустел. Все разбежались по своим батальонам, ротам и батареям. Захлопали «дивизионки», заныли минометы. Первые разрывы всколыхнули землю между наступающими танками и самоходками.

Те не остались в долгу. С коротких остановок открыли беглый ответный огонь, сотрясая и круша землянки, дзоты, блиндажи, засыпая глиной, песком окопы. Их бронированная лавина с каждой минутой приближалась все ближе. А за ней, развернувшись в сторону дороги, стремительно уходила по грунтовке в рамушевский коридор другая, словно под прикрытием первой.