Удержаться на краю

Люба вышла из машины, и холод навалился на нее, сжал горло.

Она плотнее запахнула шарф. Весна весной, а к вечеру становится холодно.

Люба хочет успеть до темноты. Она боится этого места и того, что должна сделать, но перед глазами встает добродушная мордаха Бруно, и все, Люба идет в развалины.

«Если бы они нашли останки, то уже бы подняли шум. – Люба несет небольшую канистру, где смешала масло и бензин. – А раз не нашли, значит, он еще там. Надо плеснуть и поджечь, всего и дел».

Она не может позволить усыпить Бруно просто за то, что он защитил хозяйку от нападения. А если останки обнаружат, то могут и выяснить, кто еще там был.

В полуразрушенном зале почти совсем темно, Люба зажигает фонарик. Вот они, злополучные бочки, в одной из них, возможно, осталось что-то от напавшего на Милу бандита.

– Просто плеснуть и поджечь.

Мила сказала, что нужная бочка в простенке справа от входа. Но бочек пять, и их могли передвинуть, а заглянуть в них – выше всяких сил, нужно просто поджечь все. Но на все пять не хватит жидкости в канистре.

Люба подходит к бочке, на которую указала Мила, и светит в ее недра фонариком.

– Да, наши при осмотре это прошляпили.

Она бросила канистру, выключила фонарик, в ее руке уже заточка.

– Люба, это я, Денис.

Она уже узнала голос, но что с того.

– Не надо было канистру швырять, подтекает. – Реутов понимает, что сейчас сам в шаге от того, чтоб оказаться в бочке, но стрелять в Любу он не будет. – Дай-ка…

Он поднимает канистру и отвинчивает крышку, нюхает содержимое.

– Ага, это будет гореть. – Реутов поворачивается к Любе спиной и льет жидкость в бочку. – Отойди, я спичку сейчас брошу, пыхнет сильно. Люба, отодвинься, говорю тебе!

Огонь вспыхнул высоко и жарко, а потом постепенно осел.

– Пары2 сгорели, теперь в бочке будет прогорать до утра. – Реутов спрятал коробок в карман. – Идем, холодно тут, так и простыть недолго.

Он взял канистру и направился к выходу.

– Люба, одной тут оставаться – так себе тема. Оно и без нас прогорит, теперь не погаснет, идем.

Люба идет вслед за Реутовым, сжимая в руке остро заточенную отвертку.

– Это где ж вы, барышня, научились с заточками ходить? – Он, чертыхнувшись, перескочил через старое надгробие. – Люба, ты хоть понимаешь, как глупо было – приходить сюда в такой час одной?

– Выбора не было.

– Могла бы мне сказать. – Реутов подходит к машине. – Поехали к тебе, поговорим.

– А разве…

– Нет, никто не знает, что я здесь. И знать никому не надо. Поняла? Все, ты вперед – я за тобой.

Люба кивнула. На это можно согласиться, но почему Реутов помог ей? Ведь знал же, что в бочке.

– Я еще на совещании сообразил. – Реутов оглядывает ее кухню, словно впервые видит. – Да, тесновато… Чаю налей мне, что ли, промерз там до костей, тебя ожидая. Хорошо, что старушка за пацаном присматривает, а то потащила бы его за собой.

– Нет, что-нибудь придумала бы. – Люба включила чайник и принялась делать горячие бутерброды. – Тебе помидор и кинзу добавлять?

– Помидор – да, кинзу – нет. – Реутов расставил тарелки. – О чем ты вообще думала, когда шла туда?

– Думала о том, что не дам убить Бруно из-за какого-то бандита. Загрыз – туда ему и дорога, пес и сам едва не погиб. А ты?…

– Ну, скажем так: я тоже считаю, что Бруно должен жить. Долго и счастливо. – Реутов заинтересованно принюхался. – Пахнет хорошо…

– Сейчас подам, наливай чай.

Реутов только ухмыльнулся: нервы у генеральской племянницы просто стальные. Что значит – порода: другая бы в истерике билась, а эта бутерброды готовит, словно и не жгла совсем недавно в бочке недогоревшие кости.

– Я свел факты, и по всему выходит, что ранили Бруно там, когда Мила снимала покушение на убийство. И, возможно, ее саму пытались убить именно из-за того видео. – Реутов смотрит на Любу, но та молча выкладывает готовые бутерброды на тарелку, сыр капает и тянется. – Черт, как же вкусно пахнет.

– Ешь, чего зря принюхиваться. – Люба отпила из чашки и тоже взяла себе бутерброд. – Так странно… я же Надю сегодня утром похоронила, а тут…

– Соболезную. – Реутов вздохнул: – Нет, правда, вполне искренне. Я знал, что Милана к тебе обратится. Из всех, кто участвует в этом деле, ты ближе всех к собаке и ни за что не позволила бы убить пса. Да, голова у барышни работает как новая, даром что с дыркой.

– И что теперь?

– Насчет этого дела? А ничего. – Реутов с удовольствием уничтожает вкуснейший в его жизни бутерброд. – Нас там не было, и в бочке ничего не обнаружено. Все, забыли.

Люба вздохнула.

Ей до смерти хочется, чтобы Реутов ушел. Она хочет… опомниться, что ли. Так много на нее сегодня свалилось, что ей просто нужно прийти в себя, все осознать и всему дать оценку. И отпустить боль, которая гнездится внутри.

– Люба, тут еще странное дело. – Реутов доливает себе чаю. – Тебе налить?

– Да, спасибо. – Люба отпила из чашки и отодвинула ее – чай должен остыть. – В этом деле вообще все странно. Кто пытался убить Милу? И зачем убили Надю, если она и сама бы скоро умерла?