Удержи меня

Я убрала телефон под подушку и снова легла, накрывшись одеялом с головой. Еще даже день не прошел, а мне уже невыносимо… Кажется, я задремала, потому что, когда открыла глаза, за окном было совсем темно. Оля сидела на своей кровати, поджав ноги, и читала книгу, две другие соседки отсутствовали, видимо, к ним пришли посетители. Я потянулась и встала, размяла затекшие от неудобной позы ноги. Оля подняла глаза от книги:

– Везет тебе, спишь… а у меня бессонница, хотя должно быть наоборот.

– Ты давно здесь?

– Почти две недели. Говорят, вовремя обнаружили, метастазов нет.

– Раз нет, значит, все хорошо, – успокоила я. – Прооперируют, и все будет нормально. У меня вот тоже вроде бы ничего нет, кроме самой опухоли.

– А с кем ты по телефону разговаривала? – Оля уже отложила книгу, подвинулась ближе ко мне, положив подбородок на скрещенные на спинке кровати руки.

– С дочерью.

– Большая?

– Да, восемь лет. Через пару месяцев будет девять.

– И муж есть?

Я промолчала. Даже себе я уже не могла утвердительно ответить на этот вопрос – есть ли у меня муж. Официально – да, есть, но на самом-то деле… Уже давно нет ни какого мужа. И семьи нет, только дочь.

Отвернувшись к стене, я попыталась подумать о чем-нибудь другом, но это оказалось невозможно. Синяя крашеная стена на уровне спинки кровати была испещрена надписями, от чтения которых мне стало совсем дурно.

«Меня зовут Света, мне 23 года. Доктора сказали, что у меня есть еще два месяца».

«Мне 35, у меня муж и дети-двойняшки, по семь лет. Я не хочу умирать».

«Наташа, 16 лет. Я не успела поцеловаться с парнем».

«Люди, я боюсь умирать…»

«За что, Господи? Ну, почему я?!»…

Этот последний вопрос окончательно добил меня. То же самое я постоянно спрашивала у себя, пытаясь понять, ну, почему же мне, за что… Эти жуткие надписи на стенах, оставленные людьми, которых, скорее всего, уже нет, только усугубляли мое уныние. Однако не читать их было невозможно – в каждой палате была такая стена-мемориал…

Перед самым закрытием больницы приехал Даниил, как всегда, воспользовавшийся своим белым халатом, чтобы пройти прямо в отделение. Мы сидели с ним в коридорчике, в самом дальнем углу отделения, и Данька пытался согреть мои холодные руки.

– Ты хоть кофту теплую взяла? Здесь везде сквозит…

– Да. Как Максим?

– Маша, не надо, – попросил Данька, поднося мои руки к губам. – Это мои проблемы, не забивай голову. Тебе опять биопсию брали? – в вырезе халата была видна заклейка из пластыря.

– Брали…

– Больно было? – он участливо заглянул мне в глаза, и я смутилась – что я, маленькая?

– Терпимо. Боюсь до ужаса, – это вырвалось непроизвольно, но Данька порывисто прижал меня к себе:

– Машуля, ты не думай ни о чем, я знаю, все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо…

Он просидел у меня до тех пор, пока молоденькая медсестричка, смущаясь, не попросила его уйти.

– Я приеду завтра, Машуль. Ты чего-нибудь хочешь?

– Нет. И приезжать тоже не надо, – попросила я, не глядя на него. – Мне тяжело видеть тебя.

– Машка, ты невыносимая! – рассердился Даниил. – Что ты накрутила себе? Я с ума схожу, когда о тебе думаю, а ты опять носишься с какой-то ерундой! И ты не запретишь мне приезжать, я все равно буду делать это!

Он поцеловал меня и ушел, а я вернулась в палату и снова легла, отвернувшись к стене, чтобы оградить себя от общения с соседками по палате.

…Потянулись дни. Время стало напоминать резиновый жгут – ты его тянешь, а он все растягивается… Знать бы только, когда лопнет. Данька приезжал каждый день, проводил у меня много времени. Эти визиты утомляли – было ощущение, что Городницкий старается загладить ТУ свою вину передо мной. А у меня, наоборот, с каждым его приездом это чувство росло – мне казалось, что я краду отцовское внимание у травмированного ребенка, что моя болезнь и я сама загородили Даниила от сына. Когда же я попыталась заговорить об этом с ним, Данька разозлился:

– Машка, ну, сколько раз говорить – не забивай голову ерундой! У Максима все почти в порядке. И потом… – он замялся, словно не решаясь сказать, а потом вдруг выдал: – Мы ведь с Оксанкой больше не живем вместе.

– Как? – изумилась я. – И ты так спокойно об этом говоришь?

– А что я должен делать? Да, не живем – Оксанка меня еще перед Новым годом вытурила.

– У Сереги обитаешь?

– У него, куда мне идти-то? Живу в нашей комнате… – Данька усмехнулся и взял меня за руку. – Там все о тебе напоминает, Машка…

– Дань…что мы наделали с тобой… Мы разбили две семьи и двоих детей оставили без отцов… – я подняла на него глаза – лицо Городницкого тоже стало мрачным.

– Маш… давай не будем об этом, а? Ты вспомни свою семейную жизнь – больно счастливая она была?

– Какую заслужила, такая и была! – я вдруг почувствовала неприязнь к Даниилу, словно только он был виноват во всем, только он один.

– Глупости это все. Что у тебя за привычка все драматизировать? – примирительно произнес Даниил, притягивая меня к себе. – Маш… я уже скоро пойду, а ты опять… снова расставаться на такой ноте – не надоело?

Ответить я не успела – в кармане халата зазвонил мобильный. Это оказалась Юлька: