Удержи меня

– Мамуся, папа спрашивает – ты не против, если он приедет к тебе со мной вместе?

– Мне все равно, Юляша. Как твои дела? – надо же, какой щепетильный стал мой Артем – можно ли приехать!

– Ой, приеду – все расскажу! – заторопилась Юлька. – Побегу, а то он меня внизу ждет, в машине! Я же на тренировке была. Давай, мамусь, мы скоро приедем!

Я сунула трубку обратно карман и посмотрела на Даниила:

– Тебе пора. Сейчас мои приедут.

– Вдвоем? – почти враждебно спросил он.

– Вдвоем.

– Ну-ну… – протянул Даниил и встал с диванчика, на котором мы сидели. – Завтра приеду, поговорю с твоим врачом.

Я промолчала. Он поцеловал меня в щеку и пошел из отделения, высокий, широкоплечий… Но почему-то теперь почти совсем чужой. Я ощущала это с каждым разом все отчетливее – мы отдалялись друг от друга…

Артем.

Если бы не Юлька, я ни за что не согласился бы на эту поездку. С детства терпеть не могу больницы и все, что с ними связано. Но дочь просительно заглядывала мне в лицо, держась за руку и подпрыгивая от нетерпения на одной ноге:

– Пап, ну, пожалуйста! Мама там скучает, ей плохо… К ней никто не ходит, кроме нас с бабушкой, даже тетя Ира не приезжала ни разу…

В этом, кстати, ничего удивительного – Ирка дама самовлюбленная, ей до чужого горя никогда дела не было. Да и Марья вряд ли хотела видеть сейчас кого бы то ни было. Я бы тоже не поехал, но отвертеться от Юльки не смог – в последнее время дочь и так почти ни о чем меня не просила.

– Хорошо, поедем, – сдался я, садясь в машину – мы стояли на крыльце ДК, у Юльки только закончилась тренировка. – Тогда надо на рынок заехать, хоть яблок ей купить.

– Мама почти ничего не ест, – сообщила дочь, устраиваясь на заднем сиденье и вытаскивая из кармана маленькую шоколадку. В ответ на мой вопросительный взгляд в зеркале заднего вида пояснила: – Наталья Альбертовна сказала, что сладкое нужно есть обязательно, и лучше – шоколад, он энергию дает.

Я только головой покачал – еще один авторитет!

По рынку мы ходили долго, искали красные венгерские яблоки, единственный сорт, который ест Марья. Я все время гнал от себя мысль о том, что же именно увижу сейчас в больнице. Предстоящая встреча с женой пугала… Я тоже современный человек, наслышан о раке – лечить и учить в нашей стране все горазды, а потому примерно мог себе нарисовать картинку. Бледное лицо с темными кругами, худые руки с исколотыми венами, потухший взгляд – примерно так сейчас может выглядеть Марья. И разговоры все явно сведутся к лечению и жалобам, а меня потом будет мучить чувство вины непонятно, за что. Так что эта поездка выглядела совсем уж мрачно.

Однако я ошибся.

Марья спустилась в просторный вестибюль первого этажа, имея вид почти веселый и жизнерадостный. На ней был теплый халат с длинными рукавами, волосы собраны в пучок, и даже губы чуть тронуты розовой помадой. Юлька прижалась к ней, и Марья едва заметно качнулась, но быстро восстановила равновесие:

– Привет, заяц! А ты чего в тонкой куртке?

– Тепло, мамусь, – Юлька потянула ее к креслу в самом углу вестибюля, словно хотела спрятать от посторонних глаз, потом повернулась ко мне: – Пап, ты чего? Иди к нам!

Я подошел ближе, посмотрел на севшую в кресло жену:

– Привет. Как здоровье?

– Спасибо, не хуже, – она улыбнулась, но улыбка вышла какая-то искусственная, и Марья сама это поняла, нахмурилась, чуть прикусив губу.

Юлька тараторила об уроках, о танцах, о какой-то Дашке, видимо, однокласснице, с которой она поссорилась сегодня на перемене, Марья внимательно слушала, изредка задавала дочери какие-то вопросы, а я стоял как баран, не зная, как вести себя. И сделал самую глупую вещь, на какую только был способен – спросил о деньгах. Причем не предложил, а именно спросил – нужны ли, и Марья, подняв на меня глаза, только отрицательно качнула головой:

– Спасибо, нет.

Я уже клял себя последними словами за этот вопрос, нужно просто отвезти деньги теще и попросить не говорить, откуда они, иначе Марья не возьмет. А деньги нужны, это же очевидно – препараты стоят дорого, срок лечения длительный, а если предложат оперироваться, то их нужно будет еще больше. И еще глядя на разговаривающую с дочерью жену, я понял вдруг, что все это – и халат, и губная помада, и прическа, и даже улыбки натянутые – все это делается для Юльки. Для того, чтобы ранимая и впечатлительная девочка думала, что у нее, Марьи, все нормально. А на самом деле ей плохо, я даже так это вижу – вон лоб весь испариной покрылся, и руки она в рукава спрятала, значит, морозит ее.

– Юль, пора домой, – я решил, что хватит уже на сегодня. – Ты после тренировки, не ела еще ничего.

– Да-да, – встрепенулась Марья, глянув в мою сторону с благодарностью. – Вы езжайте домой, мне скоро капельницу делать будут…

И я понял, что она устала, хочет лечь, но боится обидеть ребенка, и теперь рада моим словам и возможности уйти в палату и отдохнуть. Юлька с сожалением оторвалась от матери, взяла у меня из рук пакет и назидательным тоном сказала:

– Мама, если ты не съешь яблоки до завтра, я обижусь. Мы с папой весь рынок обошли, чтобы такие купить, как ты любишь.