Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции

А после ярмарки тоже долго не отдыхали. Начинали трепать лен. Лен на весь август расстилали на лугу на вылежку, иначе волокно не отделишь от стебля. Если не было дождей, замачивали в пруду. Потом собирали и складывали в старую баню и зажигали банную печь – для просушки. А когда лен высыхал, собирались все женщины, приходили даже с соседних хуторов, садились в кружок у бани и начинали трепать сухие стебли, разминать мялками, колотить колотушками, отделять от стеблей тонкие белые волокна. Стебли при этом рассыпались в прах, как же она называлась, эта пыль? Кострика – вот как она называлась, без всякого труда выплыло забытое слово. Женщины с ног до головы покрывались этой серой пылью, но настроение у всех было отменное. Они смотрели друг на друга, показывали пальцами и смеялись. Весь день стучали колотушки и не умолкали разговоры, так что, если подойти к бане с закрытыми глазами, можно было подумать, что приближается гроза.

Потом пекли и сушили хрустящие хлебцы, стригли овец, служанки кочевали с одного хутора на другой – туда, где нужна была помощь. В ноябре опять хлопот выше головы: заготовить солонину на зиму, набить колбасы, испечь пальты[27], сделать кровяной пудинг, отлить сотни свечей. В это же время должна была появиться и портниха, обшивающая всю усадьбу платьями из домотканой шерсти. Наступают веселые недели – одних рук, понятно, мало, за шитье берутся все: и хозяйки, и служанки. И сапожник тут как тут – сидит в людской со своей колодкой. До чего ж интересно было смотреть, как ловко кроит он кожу, как подбивает подметки, как вставляет в дырки для шнурков медные колечки.

Но самая большая суета, само собой, ближе к Рождеству. Когда в середине декабря Люсия-горничная[28] в белых одеяниях обходит дом в короне с горящими свечами и приглашает всех пить кофе, а происходит эта церемония не позже чем в пять утра, все знают – в ближайшие две недели в постели не понежишься. Надо сварить рождественское пиво, замочить в щелочи сушеную треску и, конечно, основательно прибраться в доме.

Не успела наша писательница мысленно нарезать формочками коричные печенья и сунуть в печь, кучер притормозил лошадей в самом начале аллеи, как она и просила. Она вздрогнула, точно очнулась, и открыла глаза.

На аллее никого не было, и ни одно окно в доме не светилось. Ей вдруг стало зябко и грустно – только что она видела веселые, родные лица, и вот… Ее ошеломила эта неживая осенняя пустота.

Прошлого не вернешь.

Если прошлого не вернешь, так, может, ей самой стоит вернуться? Бросить эту дурацкую затею?

Ну, нет. Раз уж приехала, надо, по крайней мере, посмотреть на усадьбу. Она пошла по аллее, и с каждым шагом ей становилось все грустнее и грустнее, как будто она пережила тяжелую, невосполнимую потерю.

Ей, правда, говорили, что усадьба запущена, что многое изменилось, но сейчас, в темноте, судить трудно. Странно, но внешних изменений почти нет. Вот пруд, он не зарос, такой же, как и был. Сколько карасей было в этом пруду! Но удить никто не решался – отец сказал, карасики тоже хотят жить, оставьте их в покое.

А в этом доме жили работники, а вот кладовки и чуланы. Похоже, что и сейчас там кладовки и чуланы. Большой колокол на коньке конюшни, а с другой стороны конька – петух-флюгер. Она вспомнила, как работники с полей тянулись во двор, когда громкий и надтреснутый звон колокола возвещал время обеда. И двор так же окружен деревьями со всех сторон. Деревья посажены слишком тесно, надо бы их проредить, но отец, с его почтением ко всему живому, не решался вырубить даже кустик. Говорил, что природа знает, как ей поступать, а люди слишком невежественны, чтобы подправлять природу.

Остановилась около старого клена на въезде. Черные пятипалые листья его росли так густо, что в кроне, наверное, всегда ночь, даже среди бела дня. И листья, конечно, только в лунном свете черные, а на самом деле багрово-красные.

Внезапно раздалось бойкое фырчанье крыльев, и рядом с ней на траве уселась стайка голубей.

Это еще что за чудеса? Голуби после заката не летают. Может, их разбудил этот яркий, волшебный лунный свет? Решили, что уже день, и вылетели из голубятни. Увидели, что ошиблись, растерялись и сели где попало.

В те времена в усадьбе всегда жили голуби. Отец и их брал под защиту. Если даже в шутку кто-то предлагал зарезать пару голубей к обеду, у него портилось настроение.

А у нее потеплело на сердце. Эти уютные птицы наверняка договорились встретить бывшую хозяйку в доме ее детства. Хотели показать, что они ее не забыли. Они же не знали, что она приедет так поздно. Но не стали отменять свое решение. Встречать так встречать.

А может, это отец послал ей голубей? Почувствовал, как ей грустно в старой усадьбе, и послал, чтобы дочке не было так одиноко.

У нее защипало глаза и выступили слезы.