– Не думаю, чтобы она очень уж его оплакивала, если бы знала, как дело было. Но что ее огорчило, так это то, что ее собственный сын убежал из дому и прихватил с собой гусака.
– Вот оно как… она думает, я его украл…
– Конечно. Что ж еще ей думать?
– Значит, мать с отцом решили, что их сын подался в бродяги?
– Они очень переживают за тебя. Боятся, не случилось ли чего. А теперь столько времени прошло… думают, тебя и в живых-то нет.
Мальчик попрощался с Май-Гоз и помчался в конюшню. Стойло было небольшое, но очень добротное и чистое. Отец позаботился, чтобы новичку было удобно и приятно. В стойле стоял холеный, очень красивый конь.
– Привет конюшне! – сказал мальчик. – Слышал, здесь где-то больной конь есть, не знаешь где? Неужели это ты? У тебя вид уж никак не больной.
Конь покосился на него блестящим, черным, как слива, глазом:
– А-а-а… блудный сын? Наслышан про тебя, наслышан… Говорят, что вреднее мальчишки и не сыщешь. Но у тебя такой добродушный вид… ни за что бы не сказал, что это ты. Но это ты. Гном, но не гном.
– Знаю, знаю, про меня никто ничего хорошего не скажет… Даже собственная мать подозревает, что я у нее гуся стащил… Неважно все это, долго я не задержусь. Только ты сначала скажи, чего тебе не хватает.
– Жаль, что не задержишься. Мне кажется, мы могли бы подружиться. Чего мне не хватает? Мне всего хватает, только мне воткнулось что-то в копыто. Гвоздь, или лезвие ножа, или не знаю что. Какая-то железяка. Ерунда. Но так глубоко, что ветеринар не нашел, а она колет и колет. Ходить не могу. Если ты скажешь Хольгеру Нильссону, в чем дело, я буду рад служить ему верой и правдой. Он хороший человек. Поверь, очень стыдно стоять здесь в стойле, как истукан, лопать дармовой овес и не работать.
– Это хорошо, что ерунда. Могло быть что-то посерьезнее, – сказал Нильс Хольгерссон и достал свой маленький ножичек. – Попробую устроить, чтобы тебя подлечили. Тебе не трудно поднять ногу? Я хочу нацарапать кое-что на твоем копыте.
Не успел он закончить, во дворе послышались голоса.
Он выглянул в щелочку. Отец и мать. Сразу видно, как нелегко им приходится. У матери морщины новые появились, а отец поседел.
Мать советовала отцу взять взаймы у свояка, а он отказывался.
– Не хочу больше ни у кого занимать, – сказал он негромко, но раздраженно, как раз в ту секунду, когда они проходили мимо стойла. – Нет ничего хуже, чем сидеть в долгах. Лучше дом продать.
– Я бы и не возражала, если бы не Нильс. Вернется нищий, голодный… а куда он денется, если мы уедем?
– Да, ты права… Но ведь можно сказать тем, кто купит нашу хижину, чтобы его обогрели, накормили и сказали, где нас искать и что мы его ждем. И еще пусть скажут, что мы зла на него не держим, пусть не боится. Правда, мать?
– Конечно не держим! Какое зло… Хоть бы знать, что живой он, а не помер от голода и холода. Только бы вернулся… Даже слова не скажу.
С этими словами они вошли в дом, и конец разговора мальчуган не слышал. Он и обрадовался и огорчился одновременно. С одной стороны, получил подтверждение, что родители его любят, в чем он иногда сомневался. Готовы принять, даже если он, по их мнению, пошел по кривой дорожке. Впору прямо сейчас броситься им в объятия. А с другой – не будет ли для них еще большим горем, если они увидят, во что превратил его гном?
Пока он был занят этими невеселыми мыслями, к дому подкатила коляска, а из коляски вышли… кто бы вы думали? Он чуть не закричал от изумления: на дорожке, ведущей к дому, появились Оса-пастушка и ее отец! Они шли, держась за руку, шли серьезно и солидно, но в глазах у обоих светилось счастье.
Посередине двора Оса вдруг остановилась и посмотрела на отца:
– Ты же помнишь, папа, ни слова! Ни о гусях, ни о деревянном башмачке. Ни о гномике, который так похож на Нильса Хольгерссона! Так похож, что, если это даже и не он, наверняка у них есть что-то общее.
– Ни за что не проговорюсь, не волнуйся, – сказал Йон Ассарссон. – Скажу только, что их сын очень тебе помог, когда ты меня искала. Поэтому мы и приехали спросить, не можем ли мы чем-то их отблагодарить. По крайней мере, оказать ответную услугу. Мы же теперь богатые люди! Подумай, как повезло, что я нашел эту жилу в горах.
– Знаю, знаю, говорить ты умеешь, – ласково улыбнулась Оса. – Только помни, о чем я тебе просила.
Они вошли в дом. Мальчику ужасно хотелось услышать, о чем они там внутри разговаривают, но он не решался пересечь двор.
Впрочем, долго гости не задержались. Родители вышли проводить их до калитки. Они словно ожили – так рады были получить хоть-какую-то весточку о сыне.
Долго махали вслед гостям, а потом так и остались стоять у калитки.
– Подумай только! – сказала мать. – Какая радость! Нильс жив, и они так много хорошего про него рассказали! Я даже успокоилась чуть-чуть.
– Не так уж много, – задумчиво сказал отец.
– Как это? Подумай, он столько для них сделал, они ради него специально приехали бог знает откуда! Только чтобы сказать, что всегда готовы нам помочь! Тебе надо было принять их предложение.