– Ну нет, матушка. Не хочу ни у кого брать деньги – ни взаймы, ни в подарок. Сначала избавимся от долгов, а все остальное – дело наживное. Мы еще не такие старые! – Он засмеялся.
– Не вижу ничего смешного – взять и продать наш хутор, в который мы вложили столько лет жизни и столько труда.
– Я не поэтому засмеялся, – сказал отец. – Меня больше всего угнетало, что мы потеряли сына. Все из рук валилось. А теперь, когда я знаю, что с ним все хорошо, что он стал настоящим человеком, другое дело! Ты еще увидишь, на что способен Хольгер Нильссон!
Мать вернулась в дом, а мальчугану пришлось срочно спрятаться в темном углу конюшни – отец направился прямо к стойлу.
Он стал в сотый, наверное, раз осматривать больную ногу – пытался понять, отчего же так хромает его любимый конь.
– А это еще что? – пробурчал он, когда увидел, что на копыте что-то нацарапано.
– Вынь железяку, – прочитал он вслух и начал в недоумении оглядываться – откуда появилась надпись?
Покачал головой и посмотрел коню в глаза. Тот довольно фыркнул и прикоснулся к руке своими теплыми замшевыми губами. «Вынь железяку» – и стрелка, где ее искать, эту самую железяку.
– Тут и вправду что-то есть… – бормотал про себя отец, осматривая копыто. – Тут и вправду что-то острое…
Пока он искал железяку, которую ему велел вынуть таинственный советчик, во дворе происходили непредвиденные события.
Белый, оказавшись так близко от своего дома, не мог удержаться, чтобы не похвастаться перед своими старыми друзьями красавицей женой и великолепным потомством. Он уговорил Дунфин, и все семейство двинулось наносить визит домашним гусям, старым друзьям Белого.
Во дворе никого не было, и они сели на травку прямо перед домом. Белый спокойно и с достоинством показывал Дунфин, как шикарно он жил, пока был домашним гусем. Они осмотрели весь двор, и тут Белый увидел, что дверь в коровник, где за перегородкой был загон для гусей, открыта.
Он осторожно заглянул внутрь.
– Никого! – весело гоготнул он. – Идите сюда, я покажу вам наш загон! Да не бойтесь, никакой опасности!
И все они – Белый, Дунфин и шесть гусят-подростков – потянулись в загон.
– Вот так! – Белый даже распушил перья от гордости. – Вот так шикарно мы здесь жили. Вот кормушка, и овес, и свежая вода – сколько хочешь! Смотри-ка, и сейчас тут еда.
Он подбежал к кормушке и начал жадно клевать. Не каждый день достается гусям отборный, хорошо просушенный овес.
Но Дунфин чувствовала себя неуютно.
– Пойдем отсюда! У меня дурные предчувствия, – сказала она.
– Сейчас-сейчас, еще пару зерен… ой!
Белый бросился к выходу, но было уже поздно: там стояла хозяйка. Она захлопнула дверь и закрыла ее на крючок.
Отец наконец достал из копыта Свартена железную занозу. Счастью не было конца – он стоял и гладил своего любимца, а тот довольно кивал головой и тихо фыркал.
– Посмотри, кого я поймала! – Мать буквально ворвалась в стойло.
– Погоди, мать, посмотри сначала сюда! Это я достал из копыта Свартена!
Мать посмотрела на него долгим взглядом:
– А тебе не кажется, Хольгер, что счастье опять нам начало улыбаться? Подумай, тот большой белый гусак, которого мы откармливали к Дню святого Мортена, вернулся домой! Он, оказывается, улетел с дикими гусями, а сейчас привел сюда всю семью! Он сам и семь диких! Они пошли в загон, а я их там заперла.
– Страннее не придумаешь, – удивился Хольгер Нильссон. – И знаешь, что в этом самое приятное? Теперь понятно, что сын не крал у нас гуся.
– Твоя правда, это самое главное. Но, боюсь, сегодня вечером придется гуся зарезать. Праздник-то послезавтра!
– Жалко резать, – с сомнением сказал отец. – Гусак к нам по доброй воле вернулся, не ждал такого приема. Да еще приплод с собой привел. В другие времена жить бы ему да жить… но теперь продадим дом, а его куда девать? Не с собой же брать.
– Да уж…
– Помоги мне притащить их в дом.
Они вышли, и уже через минуту мальчуган увидел, как отец несет Белого и Дунфин: под мышкой правой руки – Белый, под мышкой левой – Дунфин.
– Тумметот! Тумметот! Помоги! – отчаянно гоготал Белый.
Он даже не знал, что мальчик совсем рядом, но уже привык – в тяжелую минуту звал на помощь Тумметота.
Нильс Хольгерссон слышал крики Белого, но не двинулся с места. Застыл неподвижно в дверях стойла. Не потому, что решил не вмешиваться: ведь если Белого зарежут, он освободится от заклятия и опять станет человеком. Нет, его останавливало не это. Чтобы спасти гусей, он должен показаться родителям. Им и так тяжело, думал он. Зачем добавлять родным людям горя?
Но раздумывал он недолго. Стремглав помчался через двор, одним прыжком вскочил на ступеньки и оказался в сенях. Снял по старой, наверное, навек укоренившейся привычке деревянные башмачки, пошел к двери, поднял руку, чтобы постучать, и замер в нерешительности. Что делать? Он и сам навсегда останется гномом, и родителям причинит горе и боль.
С другой стороны, это же Белый!