– Сын – это, конечно, святое. Только удивляюсь я вам, право дело. Сын-то ваш уже взрослый мужик и не инвалид, а туда же, на мамкину шею.
Она вздохнула:
– Мой-то малой еще, вот мне и приходится на трех работах вертеться. А как вырастет, так скатертью дорожка.
И добавила, вставая:
– Ну, на бандитов этих мы найдем управу, эдак ведь жить не захочется, если такую несправедливость терпеть. А вы пока у меня поселитесь, – и, заметив порыв Елизаветы Андреевны что-то возразить, скороговоркой добавила:
– А взамен поможете мне в работе, идет? Работа хоть и физическая, да не больно уж тяжелая. Через пять минут нам выходить.
– И куда же мы пойдем? – приободрившись, спросила Елизавета Андреевна.
– Не пойдем, а поедем, – поправила Маргоша. – На Красную площадь.
Пока они шли от Площади Революции к Спасской башне, на улице сгустились сумерки.
Елизавета Андреевна уже хотела спросить, далеко ли еще идти, как Маргоша нырнула в тень кремлевской стены и тут же как будто провалилась по пояс.
– Лизавета Андревна, ну чё вы там канителитесь, холод же собачий! – крикнула она учительнице и исчезла совсем.
Елизавета Андреевна увидела лестницу, ведущую вниз, и знак с нарисованными силуэтами мужчины и женщины.
– Надо же, всю жизнь в Москве прожила, и не знала, что здесь туалет есть, – сказала она, когда нагнала Маргошу внизу.
– Не просто туалет, а бесплатный общественный круглосуточный, роскошь по нынешним-то временам. Сюда больше иностранцы заглядывают, для них этот туалет на карте Москвы недавно пометили. А нам работы сразу поприбавилось. Вишь, как наследили!
Маргоша открыла дверь крохотной кладовки, достала два рабочих халата. Вытащила швабру и ведро. Затем, порывшись в сумке, извлекла на свет рулон серой туалетной бумаги и пластиковый стаканчик.
– Вот, за этим смотрите в оба, – наставительно сказала она и потрясла рулоном перед лицом Елизаветы Андреевны. – Здесь бумагу не выдают, туалет хоть и кремлевский, да общественный. Бумагу я в Белом доме беру, для персонала ее дают пока что без ограничений.
Елизавета Андреевна кивнула и невольно улыбнулась.
– А стаканчик зачем?
– Затем, чтоб денежки было удобнее собирать за туалетную бумагу. Отматывайте только сами, в руки рулон не давайте, понятно?
– Нет, Маргоша, – покачала головой Елизавета Андреевна. – Этим я заниматься не буду, не обессудьте.
Маргоша мрачно взглянула на учительницу, хотела было что-то сказать, но махнула рукой и убрала рулон в сумку.
– Ну чё ж, вот вам фронт работ, а я соседний туалет намывать пошла. Будет страшно, заходите.
Елизавета Андреевна огляделась, словно очнувшись ото сна.
Перед ней полукругом стояли люди и аплодировали.
Две совсем молоденькие девушки восторженно улыбались. Необычно для московской слякотной осени одетые во все светлое дамы и мужчина в дорогом кашемировом пальто и шляпе «пирожком» смотрели на нее с воодушевлением, как будто она только что обратилась к ним с мотивационной речью.
В нос вдруг остро ударило дезинфекцией. Так, что на глаза навернулись слезы.
На Елизавету Андреевну неожиданно накатил смех, и она, едва сдерживаясь, хмыкнула в кулак, притворившись, что запершило в горле.
Особенно смешно ей было смотреть на мужчину в шляпе. Он, видно, не осознавал, что находился в женском туалете.
И не знал, как нелепо сейчас выглядело его расчувствованное лицо на фоне потрясенной физиономии и морковной шевелюры появившейся за его спиной Маргоши.
– Таааак! Это чё за сборище в общественном туалете? – зычным голосом гаркнула Маргоша, привлекая к себе всеобщее внимание. – Вы вот, товарищ, как вооще здесь оказались? – обратилась она к мужчине.
– I am a tourist. I am an American tourist, – быстро залопотал «товарищ», смутившись.
Маргоша закатила глаза и обернулась к Ентальцевой.
– Лизавета Андревна, да вас на минуту одну оставить нельзя! Вот нагрянет начальство с проверкой, а у нас тут митинг с демонстрацией. И чё вы здесь вооще делали такое, объясните мне, пожалста? – затараторила она, коверкая слова.
– Стихи читала, – откликнулась за Елизавету Андреевну ухоженная дама в короткой песцовой шубке. – И замечательно читала! Вы, наверное, бывшая актриса? – обратилась она к Елизавете Андреевне.
Елизавета Андреевна замотала головой, но ее ответ невозможно было расслышать за громогласным обращением Маргоши.
– Расходитесь, пожалуйста, господа, концерт окончен, – командным тоном проговорила она.
Дама в песце что-то сказала по-английски, обращаясь к иностранцам, и пошла к выходу. Остальные потянулись следом за ней.
Маргоша оглядела придирчивым взглядом опустевший туалет в поисках еще каких-нибудь странностей и беспорядков, допущенных учительницей.
Вдруг лицо ее дрогнуло, она ринулась к стене. Там на узкой полочке стоял забытый ею пластиковый стаканчик.
Маргоша заглянула в него и торжествующе воскликнула:
– Да это ж доллары! Лизавета Андревна, вы чё ж это, туалетной бумагой за валюту торговали, что ли? – потрясенно спросила она.
Елизавета Андреевна вдруг прыснула.
Смеялась она громко, сотрясаясь всем телом, до слез.