— Убирайся… — булькнула она горлом, будто вода в трубах под раковиной.
— Убирайся! — взвизгнула бабка пронзительным лаем дворняжки за окном и хватила сморщенным сухим кулачком по столу.
Тарелка лопнула, чуть подпрыгнув. Девушка шарахнулась назад, отбросив вилку и ударив ногами по столу. Ножки резко сдвинутого стула зацепились за дыру в прохудившемся много лет назад линолеуме, и она полетела кубарем. Затылок ее с громким стуком встретился с краем газовой плиты, пластиковая ручка сняла лоскут кожи с затылка. И не успел еще умолкнуть металлический отзвук, как старуха сорвалась с места. Издавая отвратительные визгливые вопли и размахивая накинутой на плечи шалью, она налетела на свою жертву, вцепилась ей в волосы, стиснула в мозолистых пальцах горло, завыла, запрокинув лицо к тусклой пыльной лампочке… А уже через сорок с небольшим минут бабка снова сидела на стуле, куталась в шаль и наблюдала, как усталый врач скорой помощи с сединой на висках бинтует голову незваной гостьи.
— Как же вас угораздило-то? — спрашивал доктор, поправляя повязку. — Хорошо, что ничего серьезного не случилось, просто небольшое рассечение. А если бы виском об угол? Вы одна живете?
— Вообще да… — неуверенно отвечала девушка, морщась от боли. Слезы оставили у нее на щеках белесые полосы, которые было особенно хорошо видно на фоне нервного румянца. — Но я что-то уже не уверена…
— Это как?
— Мне кажется, тут кто-то есть…
Врач задал вопрос между делом, но ответ заставил его присесть на стул, с которого он привстал, отрезая лишний бинт с узелка. Бросив обрезки на стол, он внимательно вгляделся в лицо пациентки.
— В смысле кто-то проник в квартиру?
— Нет, — девушка смутилась и покраснела еще сильнее. — Не совсем. Тут кто-то уже был. Тарелка же не сама собой лопнула, да и… в общем, на меня как будто навалился кто-то на полу, вцепился в горло. — Уходи или сдохнешь! — прошамкала бабка.
Девушка поморщилась и прикоснулась кончиками пальцев к макушке, которую прострелила тупая боль. Врач передернул плечами.
— Девушка, тут никого нет, я бы заметил! — уверенно и как-то по-особенному отчетливо проговорил мужчина. — Но может статься, что у вас зато есть сотрясение. У травм головы есть такие побочные эффекты. Галлюцинации, ощущение чужого присутствия. От боли дыхание перехватило, а вам показалось, что кто-то вас душит, к примеру. Вы, главное, не переживайте и, если не пройдет, обратитесь к врачу в поликлинику. Договорились? Или давайте вы все же с нами прокатитесь в больницу? Проверим вас по-человечески…
Девушка замотала головой:
— Нет, нет, я… Лучше просто отдохну.
— Ну как хотите, — вздохнул доктор.
Он поднялся из-за стола, накинул на плечи форменную куртку. Светоотражающая полоса на спине ярко вспыхнула, ослепив старуху и заставив ее зашипеть. Доктор обернулся, приподняв бровь, и с недоумением оглядел пустой угол кухни.
— Хм…
Пожевав губами, он небрежным движением подхватил со стола ярко-оранжевый ящик и направился в прихожую. Прокатиться в больницу больше не предлагал, думая о чем-то своем.
Девушка уехала вскоре после него, торопливо покидав так и не разобранные до конца вещи в спортивную сумку.
— Вот и проваливай, — шипела баба Настя, наблюдая за сборами, больше похожими на паническое бегство, из угла прихожей. — А ко мне внучеки скоро приедут! Жить приедут! А ты тут не нужна!
Даже после того как дверь захлопнулась и просторные гулкие комнаты погрузились во тьму, она еще долго бродила из угла в угол, потирая сухие ладони, поправляя платок и бормоча:
— Жить скоро приедут внучеки мои и доченька с мужем… Жить, насовсем жить приедут… Жить к бабушке любимой…
Ночь сменилась днем, день ночью, та — еще одним днем, и так, пока старуха не сбилась со счета. Она бродила из угла в угол, наблюдая, как растет слой пыли на мебели и полу, да гоняя из угла в угол пыльных кроликов. Временами в квартире появлялись какие-то люди, на которых она обрушивала скопившиеся гнев и раздражение, но ни разу не показались те, кого она ждала. Даже незваных жильцов приводила какая-то незнакомая размалеванная баба, вечно громко говорящая и невпопад смеющаяся.
Постепенно постояльцы стали появляться все реже, и старуха перестала бормотать. Она лишь молча переставляла ноги, сетуя про себя, что не может даже прибраться в жилище, которое приберегла для наследников.
Но однажды, когда дни уже стали вдвое короче ночей, а сквозняки, проникающие в щели впервые не заклеенных на зиму оконных рам, превратились в ледяные плети, хлещущие по бумажным обоям, щелкнул замок на входной двери. Баба Настя замерла посреди кухни. Прислушалась. Костлявые длинные пальцы вцепились в шаль и туго натянули ее на ставших худыми и острыми плечах.
— Вот, короче, тут! — произнес знакомый голос. — Заходи давай.
Старуха вздрогнула. Глаза ее широко распахнулись, и в них на миг зажглась искра, свойственная только живым или любящим. Развернувшись на месте, она помчалась в прихожую, мелко перебирая истончившимися, как у насекомого, ногами.
— Аркашенька! — вырвалось из перекошенного рта.