Удивительные истории о бабушках и дедушках

Парень и девушка снова замолчали, оба разглядывая скатерть на столе. Вода вскипела, но Аркаша не стал заваривать чай, просто не глядя повернул ручку, об которую одна из временных жильцов рассекла кожу на голове. Огонек потух, но шипение не прекратилось — расшатанный механизм не сработал до конца.

— Да твою мать! — пробормотал парень и пошел бороться с непослушной плитой.

Девушка, словно отсутствие парня за столом дало ей свободу, подняла взгляд и вдруг, сама того не понимая, посмотрела прямо в глаза старухе. Посмотрела — и больше не смогла отвести взгляд.

— Убира-а-айся отсюда… — захрипела бабка. — Внучеки жить будут… А ты убира-а-айся…

— Аркаша… — тоненько прошептала девушка, все еще глядя в пустоту расширившимися глазами. — Аркаш…

— Оль, секунду, тут плита что-то не того.

— Аркаш, мне тоже что-то не того!

В ее голосе еще не было испуга. Не было понимания происходящего. И старуха надавила сильнее:

— Убира-а-а-а-а…

— Всё наконец-то!

Парень отвернулся от плиты и мягко потрепал девушку по плечу. Она вздрогнула. Злая магия рассеялась.

— Чего там у тебя не того?

— Да я чего-то… — Девушка тряхнула головой, торопливо поморгала несколько раз. — Аркаш, давай пойдем уже? Чего нам тут торчать? Квартира в порядке…

— Не, — Аркаша снова уселся на свое место. — Рано пока идти. Квартира в порядке, но отсюда жильцы разбегаются, как тараканы, понимаешь? Мамка меня попросила заехать проверить.

Он достал из кухонного шкафчика две чашки, коробку дешевого пакетированного чая и продолжил как бы между прочим:

— Переночевать.

Девчонка, конечно, не хотела оставаться в квартире после заката. Но очень хотела провести ночь с любимым. И похоть, как и ожидала баба Настя, победила страх. Парочка устроилась в комнате, когда-то бывшей детской спальней. Дверь они закрыли за собой, по настоянию девушки — даже на щеколду, но что старухе было до таких преград?

Скривив лицо в брезгливой гримасе, она встала возле кровати. Даже сквозь плотную тьму зимней ночи, слабо расцвеченную отблесками уличных фонарей, баба Настя отлично различала две фигуры под тяжелым пуховым одеялом.

— Мне постоянно кажется, что на меня кто-то смотрит! — шептала Оля испуганно. — Прямо таращится! — Да брось… — У Аркаши в голове уже были совсем другие вещи, поэтому говорил он невнятно и медленно. — Просто тебя моя история напугала немного. — А если нет?

Девушка двумя руками отпихнула в сторону парня, пытавшегося дотянуться губами до ее плеча, и отодвинулась к стенке. Аркаша с громким сопением повернулся на спину, заложил руки за голову.

— Что нет?

Его вопрос прозвучал неожиданно зло, и старуха довольно осклабилась.

— Что если она, твоя бабка… Ну…

— Что? Стала призраком и стоит теперь у кровати, глядя на нас?

Кудахчущий хохот раздался в темной комнате, но так и не достиг ушей парочки.

— Ты же сам сказал, что она была ведьмой!

— Господи, Оля… — Аркаша сел на кровати, подтянул к себе ноги и помотал головой. — Я сказал, что ее считали ведьмой. А не что она ею была. Ты понимаешь разницу вообще?

Девушка надулась и засопела. Парень растер лицо руками, беззвучно воздел их к побеленному потолку, покрытому сетью трещин, но все же взял себя в руки. Повернувшись к подруге, он обнял ее, притянул к себе и прошептал:

— А если она смотрит, то ее ждет неплохое зрелище…

Густая черная ярость заклокотала у бабки в горле. Зрелище? Ее ждет неплохое зрелище?! Ее, положившую всю жизнь на родных!

Старуха качнулась вперед, резко распахнув объятия. Девушка завизжала сразу — она лежала лицом к стене и успела разглядеть хищную крылатую тень, вдруг возникшую на выцветших копеечных обоях. Аркаша взвыл лишь на миг позже, когда почувствовал, как что-то обжигающе холодное, сухое, шершавое, будто сплошь состоящее из локтей и когтистых пальцев, втиснулось между ним и Олей, изогнулось и столкнуло его с кровати.

Парень вскочил на ноги, рванулся к любимой, попытался оттащить девушку прочь со скрипучего пружинного матраца… но за что бы он ни пытался ухватиться, всюду обнаруживал под пальцами лишь одеяло. Странное на ощупь, будто вязаное, холодное, пыльное, воняющее гнилью и плесенью.

А старуха, заходясь хриплым, слышимым лишь Оле хохотом, раз за разом прихватывала теплую упругую кожу острыми осколками зубов, наслаждаясь вкусом проступающей из неглубоких, но болезненных ранок крови. Ее пальцы путались в волосах девушки и рвали, рвали, рвали мягкие пряди…

— Мои внучеки будут тут жить! — визжала бабка в ухо своей жертве. — Внучеки! А не всякие сучки!..

Связки, удерживающие нижнюю челюсть старухи, со щелчком разорвались. Кость вышла из сустава, и пасть распахнулась еще шире. Визг бабы Насти превратился в низкий утробный рев. Осколки гнилых зубов вошли в плечо девушки, вспарывая кожу уже по-настоящему, терзая мягкую плоть. Оля выгнулась дугой, пустила изо рта густую пену, воняющую желчью, и потеряла сознание.

Жесткое вязаное одеяло вдруг куда-то пропало, будто его и не было вовсе.

— Оля! Олька! Оль, очнись! — взвыл Аркаша, бросаясь к телу подруги.