Удивительные истории о любви (сборник)

Я вышел из больницы и в тот же день отыскал ее хранилище. Они перевезли нейропациентов за город. Меня долго проверяли, требования к безопасности были повышены, но все-таки пустили внутрь. Мозги пациентов стояли на стеллажах в алфавитном порядке, как в библиотеке. Я блуждал между рядами, сверяясь с номером, который мне дали. Тут были и другие родственники. Старики, стайка хихикающих подростков. Полки с поврежденными и целыми мозгами. Наконец я нашел ее. Тот же самый контейнер с тем же номером. Взял со стеллажа, ожидая, что сейчас заверещит сигнализация и прибежит охрана, чтобы скрутить меня, но ничего такого не произошло. «Они никому не нужны», – догадался я. Как старые, потрепанные издания в библиотеке. Но контракты на заморозку обязывали хранить их.

Прижимая контейнер к себе (ее голос: «не прижимай так сильно, помаду сотрешь»), прогулялся между рядами. Хотел рассказать ей о новом мире и о том, как скучаю, но не нашел слов. Потом пол под ногами вздрогнул. Задрожали полки с мозгами. Несколько контейнеров нырнули вниз и разбились. В ноги мне полетели осколки. Я выскочил из-за рядов – столб пыли, тянется в мою сторону. Помчался к выходу, отсчитывая ряды: один, два, три. Рвануло во второй раз, я кувырком покатился вперед и, кажется, сломал нос, но удержал контейнер. Судорожно ощупал его – не разбит, трещин нет. Никак не поврежден. Третий взрыв, совсем рядом. На голову посыпались контейнеры с ближней полки, прикладывая меня острыми концами. Закашлялся от пыли. В нескольких метрах пронзительно верещали подростки. Но я думал только о ней. Спасти, унести ее подальше туда, где никто не достанет. В кромешной темноте я ощупью пробирался к выходу, запинался и шарил перед собой рукой, как слепой. Наконец выбрался из пылевого облака, впереди маячило светлое пятно. Перехватил контейнер другой рукой, рассмеялся. Но впереди будто распустился пыльный цветок, и в меня полетели куски стеллажей. Так я умер в третий раз.

Пробуждение

Воздух наполняет легкие, по чуть-чуть, но все равно больно. Хриплю и кашляю, нож в груди, невозможно дышать и шевелиться. Наконец боль проходит, осматриваюсь. Белая капсула с кнопками, не такая, как предыдущие разы. Светлая жилая комната, я даже потряс головой. Кроме моей капсулы – кровать, шкаф, письменный стол и стул. Над столом – «Подсолнухи» Ван Гога. Единственное окно выходило на луг, спускавшийся к озеру. Над озером склонилась плакучая ива. Лето, примерно полдень. Солнце скрывается за огромным облаком.

На трясущихся ногах я вышел из комнаты. Большая гостиная. Снова захотелось протереть глаза, потому что она выглядела точь-в-точь как на картинках из журнала ИКЕА, которые мы рассматривали, когда мечтали о своей квартире. Дверь из гостиной вела на улицу и была распахнута. В центре гостиной, на ковре, играл двухлетний малыш. Он разбрасывал бруски от пирамидки, но бруски, как под действием гигантского магнита, медленно притягивались и становились на место. Мальчик хохотал. Заметив меня, он несколько секунд рассматривал, будто думал, что делать, а потом предпочел разреветься. В дом вбежала девочка лет десяти. Она увидела меня и сорвалась обратно во двор, крича:

– Он проснулся, проснулся!!!

Малыш успокоился и снова принялся разбрасывать пирамидку. На стене гостиной висело зеркало, я подошел и отшатнулся – на меня смотрел чужой человек. Даже цвет волос был темный вместо светло-русого.

– Нам пришлось восстанавливать вас почти полностью. Надеюсь, вам понравится новое тело.

Я обернулся. На пороге стояла красивая черноволосая женщина, высокая, выше нового меня. Девчонка выглядывала из-за матери и хитро улыбалась.

– Как вы себя чувствуете? Вам нужно прилечь. – Она говорила по-русски, но с акцентом, и смотрела с сочувствием. Подошла ко мне, взяла за руку и усадила на диван.

Все здесь дышало спокойствием, и я тоже успокоился и не стал задавать вопрос, который меня тревожил. Их звали Мари, Лиза и Эмиль. Между собой они говорили на языке, похожем на смесь русского, английского и турецкого. Я ничего не понимал.

– Это новый русский. Вы быстро его выучите, он не сложный, – улыбнулась мне Мари.

Она доставала из шкафов приборы, дочка помогала ей. Они измеряли мне давление, светили в глаза фонариком, в общем, делали все, как обычно. Я задремал на диване, и проснулся от того, что хлопнула дверь. На пороге снимал ботинки мужчина. Тоже большой и черноволосый, с сочувствующим и одновременно любопытным взглядом.

– Здравствуйте, – произнес он, запнувшись. – Я правильно сказал?

– Да.

Он рассмеялся:

– Мы учили старорусский, чтобы первое время вам было комфортно. Он неуверенно протянул мне левую руку:

– Иван.

Я пожал ее.

– Вообще-то пожимание рук – архаизм. Так не делают уже несколько сотен лет. Я изучаю историю и нахожу это очень любопытным… – Он осекся от взгляда проходившей мимо жены. – Мы повесили в вашу комнату репродукцию Ван Гога. Он ведь был популярен в ваше время, верно?

Он с азартом расспрашивал меня обо всем подряд.