Она ждала его на набережной Фонтанки у БДТ. Кира опаздывал, что было непривычным, но, главное, не отвечал на ее звонки, а это уже встревожило всерьез – такого просто не могло быть. Премьера «Грозы» началась без них. Киры не было и дома. Прождав его до полуночи, она позвонила в Бюро несчастных случаев. Ни в одну из больниц города он не поступал, а под утро в колонке криминальной хроники «Nevatoday» Соня нашла сообщение о мужском трупе «приблизительно двадцати лет», обнаруженном в сквере почти рядом с их домом. Потом она весь день искала его по моргам и опознала в лилово-черном от кровоподтеков, избитом, переломанном теле с размозженным лицом. Били, похоже, армейскими берцами. И не только ими… На глазах у прохожих. Полицию кто-то вызвал, но не сразу, поэтому и скорая безнадежно опоздала. Следователь допросил Соню, но Киру ей не выдали из-за гендерно-бюрократических неувязок. Плохо соображающая от горя Соня предъявляла работникам морга паспорт, выписанный на Киру Новак, но в нем был указан женский пол, а труп на каталке под грязной простыней принадлежал мужчине со всеми удостоверяющими первичными половыми признаками.
Переговоры с начальником Бюро ни к чему не привели.
– Паспорт женский! А труп мужской, – кричал судмедэксперт на беременную Соню, – а если вы его кремируете? А это окажется не он? Меня же потом затаскают. Нет, не могу! Труп числится в неопознанных. И почему я должен вам верить? Только с санкции прокурора. Или несите заключение из ЗАГСа о смене пола.
Справку из ЗАГСа получить тоже не удалось: незарегистрированный брак встал на пути признания ее родства. Дама в отделе регистрации актов гражданского состояния захлопнула окошко перед зареванной Соней:
– Живот, милочка, еще не доказательство.
В прокуратуру идти было бессмысленно. Следователь отложил идентификацию личности до понедельника. До приезда настоящих родственников – его отца. Проблемы с идентификацией преследовали Киру и после смерти.
В «Кофе Хауз» на Невском я заставил Соню выпить чашку горячего шоколада – «ради твоих двойняшек». Она нуждалась в поддержке, и не только моральной. Родители давно прекратили общение с дочерью, выставив ультимативное: «Не позорь нас. Или мы, или оно». Как – без хирургического вмешательства – Кире удалось получить паспорт с измененным полом, Соня не знала. Только прерывисто вздохнула:
– Как-то достал справку. Мы хотели детей, поэтому от пластики и гормональной терапии Кира отказался. Отложил операцию на потом.
– А как же ты? Ну, потом…?
Она подняла на меня непросохшие от слез шоколадные глаза в пол-лица:
– Человека ведь любишь за его душу. Разве нет?
– Ну-у, где-то ты права, – смутился я, чувствуя, как детское томление по любви перерождается в нечто большее. Заснувшее чувство всколыхнулось и стремительно разрасталось.
– В июне мы с Кирой прошли собеседование в австралийском посольстве, – продолжала Соня, – ему предложили работу в консалтинговой компании. Он уже и контракт подписал. Вызова ждали со дня на день.
– А почему так далеко?
– Там узаконили права третьего пола. В паспорте можно указать неопределенный пол и операцию не потребуют. А здесь – масса унизительных обследований, заключения психиатра, по которым Кира считался больным. Вот скажи, в чем его психическая ненормальность?! То, что был не таким, как все? А ты знаешь, что в будущем понятие пола совсем исчезнет? Знаешь, что игрек-хромосома постоянно уменьшается? – Она судорожно всхлипнула и добавила: – Оставаться здесь ему никак нельзя было. Из-за хантеров.
– Из-за кого?
– Они себя так называют. Охотники за гомосексуалами. Игра такая есть. Господи, какие только гадости ему не пересылали. Караулили то в подъезде, то в сквере, заманивали на свидания.
– Но он же не был геем? Я правильно понимаю?
Она погладила живот, вздохнула и устало, как многократно повторенную истину, подтвердила:
– Мужчины его не интересовали. Он считал, что у него нейтральный пол, но для «чистильщиков» с их однолинейным мышлением – это одно и тоже. Внесли его в список на уничтожение. Но даже если бы он и был геем?! Что с этого?! Разве человек не вправе носить одежду, которая ему нравится, и жить, как хочется? А они устроили за ним охоту. Звонки, эсэмски с угрозами…
Косой солнечный луч упал ей на лицо, высветив тени под глазами и почти бесцветные губы.
– Что у тебя с гемоглобином?
– Что?
– Ты очень бледная. Гемоглобин давно проверяла?
– Да, конечно. Я проверяла…
– А Кира в полицию обращался за помощью? Ты следователю все рассказала?
– Пытался. Отнес заявление. Потом его год вызывали для показаний. И следователи все время менялись, некоторые хохмили, задавали идиотские вопросы. Однажды он увидел в планшете у мента игру «Охотник за геями» и забрал свое заявление. Поднялся и ушел.
Воспоминания истощили ее, и она опять заплакала. Я не пытался успокаивать. «Горе слезами выходит», – говорила бабушка. Когда Соня перестала всхлипывать, задал столько лет мучавший меня вопрос:
– А когда ты поняла, что любишь его? Неужели с того момента, когда он появился в классе?