Удивительные приключения рыбы-лоцмана

После революции шестнадцатилетний Гуляр вместе с матерью бежал из России, но не в Европу, а в Китай – причем не в Харбин, как многие эмигранты из России, а на юг – в края, где выходцев с Запада практически не было. Дальнейшая его биография – это история беспрецедентной для европейца интеграции в китайскую культуру и жизнь. Для начала, осиротев и тяжело переживая смерть матери, Гуляр познакомился с даосским учителем и переехал на время в даосский монастырь, где воспринял таинства этого древнего мистического учения. Потом – что, пожалуй, даже более удивительно, чем приобщение к самой закрытой религии Китая, – он сумел поступить на китайскую госслужбу. А потом, что уж вовсе не укладывается ни в какие мыслимые для эмигранта рамки, получил ответственное назначение: в 1942 году Гуляр отправился налаживать кооперативное движение в одном из самых удаленных и, по мнению самих китайцев, диких уголков страны – в горы на северо-западе провинции Юннань, в укрытое от чужаков королевство Лицзян.

Собственно, семь лет, проведенные автором в этом краю, лишь формально подчиненном Китаю, и составляют основное содержание книги. Первые несколько страниц глаз еще цепляется за текст – суховатый под стать самому автору – лысоватому очкарику с лицом зануды-бухгалтера: фотограф запечатлел его в длинном нелепом европейском плаще, неловко сидящего верхом на мохнатой тибетской лошадке. Однако скоро – поверьте, просто очень скоро – лапидарность и нарочитая простота языка перестанут иметь какое-либо значение: немыслимый вал захватывающих красочных подробностей делает любые стилистические ухищрения заведомо избыточными. Что же до автора, то Петр Гуляр – лучшее подтверждение старой мысли о том, насколько обманчив может быть внешний вид: за невзрачной наружностью клерка скрывается личность глубокая и неординарная, сочетающая в себе мудрость и толерантность с отвагой, доброжелательностью и потрясающим любопытством.

Несмотря на то что формально его обязанности ограничивались кругом чисто деловых вопросов, значительную часть времени Гуляр проводил в путешествиях и общении с представителями самых разных народностей, населяющих окрестные горы. Среди его друзей и конфидентов были и воинственные «благородные ицзу», манерами и обликом больше всего похожие на средневековых европейских феодалов, и веселые прагматичные миньцзя, и пугливые полудикие боа, и тибетцы – хитрые торговцы и бесстрашные воины, и гордые наси – главные жители Лицзяна, хранители древнейших музыкальных традиций Востока… Проказа в горных деревнях и рискованные военные набеги, привидения в богатых особняках и таинственные магические обряды, городские сплетни и романтические самоубийства влюбленных, древние обычаи и ростки технического прогресса, величественные пейзажи и опасные приключения – картина, которую с огромной любовью, уважением и пониманием рисует Гуляр, выглядит одновременно фантастической и реальной до мелочей. То погружаясь в детали, то взмывая на заоблачную высоту, то и дело виртуозно меняя ракурс и масштаб, автор «Забытого королевства» воссоздает, по сути дела, целый мир – манящий, неведомый и экзотичный, ставший для него самого истинным королевством Шангри-Ла – восточным земным раем. Мир, в котором хочется остаться.

Сергей Беляков

Тень Мазепы

[150]

Книга Сергея Белякова «Тень Мазепы» последовательно вызывает в читателе две эмоции. Сначала облегчение – нет, про Бандеру и Петлюру, про нынешнюю волну украинского национального возрождения и про войну на востоке Украины в ней нет ни слова, и вообще это очень спокойная, рассудительная, непровокативная книга, как глоток прохладной воды в жаркий день. А во-вторых, разочарование – примерно по тем же причинам. Сергей Беляков пишет свой труд так, как будто нет и не было ни майдана, ни российской на него реакции, ни дела Надежды Савченко, ни захлестнувшей Россию украинофобии – словом, ничего, и в этой его стойкой позиции, в четко выбранном ракурсе есть как плюсы, так и минусы.

Минус, пожалуй, только один: в тот момент, когда окончательно убеждаешься – нет, у Белякова правда нет ни идеологической повестки, ни фиги в кармане, он не за тех, и не за этих, а самая острая проблема, которая его волнует, это и в самом деле национальная идентичность Гоголя, – невольно теряешь внутреннюю мотивацию разбираться в тонкостях самоназвания украинского этноса. Какая, в сущности, разница, русины, руськие, черкасы или малороссияне (это, последнее, название, кстати, самое синтетическое – его придумали греки в XIV веке), если всё это никак не транслируется в день сегодняшний, ничего не объясняет про здесь и сейчас?