Угасший огонь

Это было золото ее отца. Уже несколько лет они жили на золото, которое так бережно хранил старый Томас. Золото, которое предназначалось для воспитания детей. Иногда ей приходило в голову, что они расплачивались за грехи своих родственников. Сколько раз она слышала о жестокости старого Кабрала из Инга, хозяина сотен негров, который распоряжался жизнью рабов, как жизнью скота. Не наказание ли это господне? Но набожность Лулы, его вера в бога, который не даст их в обиду, вселяли в нее уверенность. Между тем гордый старик не мог пережить такого стыда. Он — хозяин энженьо, хозяин этой земли, не мог распорядиться ею по своему усмотрению. Негр Флорипес не оставлял Лулу ни на минуту. Он ходил за ним с преданностью верного пса. Когда негр возвращался из Пилара, она слышала, как он разговаривает с ее мужем. Эти тайные беседы вызывали у нее беспокойство. После них весь вечер из молельни доносились голоса Лулы и негра. Вначале Лула произносил молитву смиренным тоном, как обычно. Потом голос его начинал звучать громче, становился резким и даже суровым. Он говорил так, словно был полновластным хозяином энженьо и по-прежнему порол негров. И тогда муж доны Амелии снова становился тем Лулой, которого она не любила. Негр Флорипес стоял рядом с ним со смиренной покорностью, вперив взгляд в землю и скрестив руки на груди. Дона Амелия видела, что Лула становится дряхлым, немощным; он целые дни дремлет в своей спальне, как раньше после припадков. По годам он еще не так стар. Такое состояние внезапно сменялось бурным гневом, длившимся обычно не более пяти минут. В эти мгновения он так кричал, будто в доме были враги. Дона Оливия дико хохотала и тоже что-то выкрикивала. И тогда обычная тишина каза-гранде именья Санта-Фе наполнялась безумными возгласами ее обитателей. Потом снова становилось тихо. Сеу Лула ложился в гамак. Дона Оливия ходила взад и вперед, не переставая бормотать. А заброшенные заливные луга зарастали кустарником, чертополохом. Каждый, кто проходил мимо, с сожалением наблюдал, как умирает энженьо. Однажды в имение Санта-Фе заехал хорошо одетый человек верхом на породистой лошади. Это был землевладелец из каатинги в районе Калдеран. Ему сказали, что это энженьо продается, он хотел договориться об условиях. Сеу Лула почти ничего не понял из того, что тот говорил. Пришлось вмешаться доне Амелии.

— Нет никакого энженьо для продажи, — сказала она.

Тогда Лула, словно пробудившись, спросил у жены:

— Что? Что там такое, а, Амелия?

— Сеньор спрашивает, не продается ли Санта-Фе.

— Кто это ему сказал?

Тот извинился и стал объяснять, что намерен приобрести землю в долине. Земля здесь хорошая! Он узнал, что Санта-Фе почти не производит сахарного тростника, поэтому и решил поговорить о покупке имения. Он еще раз извинился и собрался было уходить, но тут сеу Лула громко сказал:

— Так вот, сеньор, отсюда я уеду только на кладбище! Можете передать это всем!

— Простите, полковник, но я приехал не для того, чтобы вас обидеть.

— Ты только подумай, Амелия, он приехал сюда покупать энженьо твоего отца!

Послышался дикий вопль доны Оливии:

— Старик, я шью тебе саван!

Приезжий не на шутку испугался. Поспешно встал и двинулся к выходу. Сеу Лула пробормотал, весь дрожа:

— Можете передать Жозе Паулино, что я ничего не продаю.

— Полковник, я приехал сюда совсем по другому делу и не собираюсь никому ничего передавать.

Дона Амелия хотела как-то сгладить резкость мужа.

— Вы правы. Не обижайтесь, сеньор.

— Хм, Амелия, он хочет купить энженьо твоего отца.

Человек был уже на улице, а сеу Лула все еще кричал:

— Ошибаетесь! Я не продаю энженьо. Не так ли, Амелия?!

— Замолчи, старик! — кричала дона Оливия. — Замолчи!

Только когда все смолкло, дона Амелия пришла в себя. Дом погрузился в тишину. Ненем возилась в саду, кухарка на кухне что-то тихо напевала. Дона Оливия разговаривала сама с собой. Лула ушел к себе в комнату. Дона Амелия выглянула в окно и увидела, что дочь срезает ветки с розовых кустов. Вечер был тихий, небо голубое, солнце освещало зелень долины. Стадо скота возвращалось в корраль. Жалкое стадо, всего полдюжины голов. Мальчишка, который их пас, покрикивал на двух старых быков. В тишине этого спокойного вечера дона Амелия вдруг поняла, что больше уже ничего не может сделать. Она простояла у окна до тех пор, пока сумерки не начали сгущаться. Все погрузилось во мрак. Вот и все. Теперь уже никогда она не увидит энженьо таким, каким оно было прежде. Когда-то в коллеже она все время вспоминала Санта-Фе, и слезы навертывались у нее на глаза — такая охватывала ее тоска по любимым местам. Ей все было дорого! И мать, и отец, и сестренка Оливия. Эти воспоминания были невыносимы. Дона Амелия пошла засветить лампу в столовой. Когда она забралась на стул, чтобы подрезать фитиль, то увидела через парадную дверь людей, остановившихся у дома. Она зажгла свет и пошла взглянуть, кто это. И тут послышался истошный крик Флорипеса. Сеу Лула тоже поднялся узнать, в чем дело.

— Что случилось? А? Что там такое?

Громкий голос ответил:

— Ничего, полковник. Просто негр перепугался.