Угль, пылающий огнем

Должен сказать, что от души удивился, прочитав в благожелательном отзыве поэта Юрия Кублановского замечание о том, что Вашей поэзии будто бы недостает юмора. Я редко встречал в поэзии наших дней такой глубокий юмор, соединяемый, — как и приличествует настоящему юмору, например, в Евангельских притчах, — с самой глубокой серьезностью, как в Вашем давнем уже стихотворении «Странники» с этой заключительной строкой: «Горе нам, не будет больше странствий». Вот эти люди, которые так скорбно жили в египетском рабстве, которые прошли через блуждания по пустыне 40 лет. И вот, наконец, они подходят к Земле обетованной, но их сердца не радуются, их сердца смущаются: «Горе нам, не будет больше странствий». Это очень глубокое слово о странностях человеческих чувств, и это слово очень серьезное, очень глубокое, но оно полно юмора. Юмора, призывающего нас, конечно, не к смеху, а к совсем другому, другой, более тонкой реакции.

Спасибо за все. Спасибо за Вашу человеческую доброту, спасибо за верное и совестливое служение Вашему поэтическому делу, а за Ваше дарование благодарность отходит к Богу, к небесам. И от всего сердца желаю Вам жизни до библейского срока, 120 лет. Желаю Вам и прежде всего самому себе эгоистически желаю Ваших новых стихов. Желаю Вам сил. И, разумеется, невозможно желать, искренне желать Вам всякого блага, не распространяя этих пожеланий на Инну Львовну. Конечно, это может быть только так.

Спасибо за все.

Тода раба («Благодарю») Елена Чуковская и послание от Александра Солженицына

Дорогой Семен Израилевич! Думая о том, что Вам сказать сегодня, я, конечно, вспоминала все, что связано с Вами. И мне показалось, что просто Вы были всегда. Я вспоминала Ваши рассказы о войне, Ваши рассказы о Гроссмане, о Цветаевой, о Булгакове, Ваши приходы к нам в переделкинский Дом, ваши стихи об этом Доме, и просто ну вот многими годами жизни и памяти… как бы в память всех этих годов мне хочется Вас сегодня поздравить и сказать, какой радостью для нас всегда была дружба с Вами, для моей матери, и, наверное, для Корнея Ивановича. Здесь сегодня очень много сотрудников из музея Чуковского, которые, конечно, сами Вас поздравят, но все, весь наш Дом радуется Вашему празднику. Мне также сегодня поручено Александром Исаевичем Солженицыным прочитать его приветствие Вам, которое он написал, но, к сожалению, сам не смог приехать, поскольку он последнее время не очень хорошо себя чувствует. Вот я сейчас это приветствие прочитаю.

Дорогой Семен Израилевич!

Мы с Натальей Дмитриевной сердечно поздравляем Вас с Юбилеем выдающегося веса и отстоенной длительности. Восхищает Ваша способность всю жизнь держаться на духовной высоте, выше и вне потока интеллектуальной моды. Глубоко сострадая бедам людским и всего живого мира, Вы свою глубокую проницательность воплотили во многих Ваших стихах, ища и обнаруживая сокровенные законы бытия и иероглифы вещества, Вашими словами. Радует мудрое устояние достигнутого Вами познания. Светлого духа Вам и впредь. Ваш Солженицын.

Юрий Кублановский

«Новый мир» поздравил в своем последнем номере Семена Изра-илевича. Всегда он наш желанный автор, безусловно. Но, действительно, поразительно, и, наверное, ведь впервые, это вообще в истории русской культуры, что мы празднуем 90-летие поэта. Такого не бывало никогда. Русские поэты мало живучи, ну за небольшими исключениями: Фет, Тютчев. Но до 90 лет не дожил никто, и в этом есть тоже величие Липкина как поэта. Он сумел выработать такой жизненный и творческий ритм, который помог ему просуществовать в течение всего этого страшного прошлого века. Быть может, отчасти код такого долгожительства в его превосходном стихотворении, одном из лучших стихотворений в русской лирике второй половины XX в. Я просто не могу его сейчас не прочитать.

Когда в слова я буквы складывал
И смыслу помогал родиться,
Уже я смутно предугадывал,
Как мной судьба распорядится,

Как я не дорасту до форточки,
А тело мне сожмут поводья,
Как сохраню до смерти черточки
Пугливого простонародья.

Век сумасшедший мне сопутствовал,
Подняв свирепое дреколье,
И в детстве я уже предчувствовал
Свое мятежное безволье.

Но жизнь моя была таинственна,
И жил я, странно понимая,
Что в мире существует истина
Зиждительная, неземная,

И если приходил в отчаянье
От всепобедного развала,
Я радость находил в раскаянье,
И силу слабость мне давала.