Углицкое дело

– Я была здесь тогда, – сказала царица. – Вот прямо здесь сидела, где сейчас сижу. Как я отсюда увижу?

Маркел осмотрелся и спросил:

– А окно было открыто?

У царицы глаза сузились, и она гневно сказала:

– Пес! Ты что, с меня расспрос снимаешь?!

– Как бы я посмел такое, государыня! – быстрым голосом сказал Маркел и так же быстро добавил: – Я ищу злодея! У него был нож! Нож был весь в каменьях, индейский! Эх, государыня! – сказал Маркел уже неспешно и даже с досадой, – эх, если бы я знал, откуда у царевича взялся тот нож, мне бы тогда всё открылось! Вот как это окно, – сказал он дальше, – которое тогда было затворено, поэтому никто отсюда ничего не видел и даже не слышал, как кричал Петруша, пока он не добежал до самого крыльца, ведь так было, государыня, или разве не так?!

– Так, – сказала, подумав, царица. После еще сказала: – Я так и думала, что они его убьют когда-нибудь. Ох, сердце чуяло! Сперва думала – убьют меня, а когда он родился, стала за него бояться. У него кормилиц не было! – сказал она уже громко и с гневом. – Я его сама кормила! Никому я его не давала! Все говорили: как это, царица сама кормит, где такое видано! – Это она еще тоже сказала очень громко, а после уже тихо добавила: – А зато жив остался Митенька. Выпестовала я его, румяненький он был, толстушечка, Ванюша даже гневался и говорил, что Ваня с Федей не такие были, что это как не их порода.

И тут царица замолчала, и нахмурилась, и поднесла руки к лицу, стала будто рассматривать ногти. А ногти у царицы были крашеные и блестели, Маркел таких ни у кого прежде не видел.

А царица вдруг опять заговорила, опять очень гневно:

– Ваня с Федей, как же! Насмотрелась я на них! Ух как они невзлюбили меня сразу, и Ванька старший, ну, этот понятно, старший сын, наследник, так ведь и Федька тоже, даром что дурак, тоже ведь в глаза смотреть не мог и рожу так и воротил! А когда старший убился, упал головой и об косяк виском, и дух их него вон, Федька просто разъярился на меня! И я знаю почему: потому что это его Борис научил, что смотри, Федя, эта гадина родит гаденыша и тебя, Федя, из кремля тогда попрут и больше не дадут звонить в кремлевские колокола, потому что в них будет звонить гаденыш! А другим стал говорить, да ты и сам это слышал, небось, что это я Ванюшу натравила и он Ваньку посохом в висок. Слыхал такое?

– Нет, – сказал Маркел.

– Брешешь, – сказала царица. Маркел промолчал, потому что так оно и было, все так тогда судачили, да разве в глаза такое скажешь! А царица усмехнулась и сказала: – А зачем мне было на него натравливать? Потому что а зачем Ванюша взял меня? Чтобы я родила ему сына-наследника и чтобы он тогда мог бы ему, мимо своих старших, царство передать. Ванюша так и говорил, все это слышали. И он на нашей свадьбе так сказал, Борис это слышал, и этот Васька тоже, который сейчас приезжает, вот так бороду вперед сует и говорит: что, Маша, тут у вас такое приключилось? Свинья он, вот кто, твой боярин Васька! Был бы Ванюша жив, я бы только бровкой повела – и сняли бы с него шкуру, вот так! Ванюша меня ох как любил! И когда Митя родился, он ему в тот же день свой крест нательный отдал, сказал: носи, сынок, как после и мой посох и шапку мою, и всё моё будет тебе! И Борис тогда там с нами был и слышал это. А как ему такое было слышать, когда его сестра за Федькой, а Ваньки уже не было, он же уже думал, Федька за Ванюшей сядет, и вдруг Ванюша говорит, что Митя! Ой, Митя! – вдруг воскликнула царица. – Лучше бы он этого не говорил тогда, и был бы ты жив, Митя!

И тут царица опять замолчала и даже лицо руками закрыла, и наклонилась вперед, и так сидела, наклонившись, и покачивалась, и молчала. Маркел тоже молчал, конечно, и ждал, что она еще скажет. И ждать пришлось не очень долго, царица распрямилась, посмотрела на Маркела и даже будто улыбнулась. После сказала: