Угловая комната

(Отчего вообще все эти сны начинаются с телефонной трубки? Я сам никогда не звонил отцу – даже с днем рождения поздравлял его через бабушку. И мама при мне не звонила, кроме того случая с шапкой. Нет, кажется, был еще случай: я унес из дома какую-то кассету и продал ее однокласснику за десять рублей – целое состояние для школьника, никогда не знавшего карманных денег. На десятку я купил бутылку пива – свою первую! – а еще семечки и жвачку. Бутылка никак не открывалась, хотя я боролся до последнего: все, что было в подворотне за магазином, – песочница, урна, скамейка – все пошло в ход. Наконец я заметил парней из школы: старше меня на четыре класса, совершенно отпетый вид, одна сигарета на троих. Я подумал, что хуже не будет: подошел, показал свое пиво – один из них в секунду открыл бутылку об бордюр. Разумеется, не за просто так, а за пару порядочных глотков и – что обиднее – жвачку: пришлось допить остатки и зажевать семечками. Получилось не очень: мама, унюхав пиво, устроила скандал, дескать, очередной алкаш в семье ей не нужен, сейчас она оперативно – пока я стою, рыдая, в углу – соберет котомку и позвонит в детдом. Но позвонила отцу – будто это он опоил меня в подворотне. Сколько всего она проорала в трубку: и про дурные гены, и про нелегкую женскую долю, и опять про детдом. Мне тогда было десять лет – и меня тоже не стало: я знал, что в детдоме нет ни кассет, ни книжек, зато есть каша и перловый суп, – и жизнь как бы заранее кончилась; перловый суп – это не жизнь.)

(Серёжа потом рассказывал, что его тоже пугали – только не детдомом, а ФСБ: разбил соседке окно? – сейчас приедет полковник с расстрельной бригадой. Серёжа даже гордился, что его мать не разменивалась на детдома, милицию и прочую ерунду, считая, видимо, что сын заслуживает исключительно встречи с чекистом. Мою историю он называет пидорской: по его понятиям, человек, не сумевший откупорить свой первый бутыль пива, вообще лишен допуска к алкоголю.)

А вот пидорский анекдот от Серёжи. Едет педик на мопедке – ой, пардон, уже было. Тогда – от Андрюхи. Плавают в бассейне пидор и натурал. Вдруг заходит красивая девушка – и тут же по воде две лужицы спермы. Натурал говорит: кончил. Пидор говорит: перднул.

Занавес. Людская жизнь – ошибка и позор.

(Нет, был еще случай: мама, в очередной раз наплевав на суру, напилась пинотажа – и взялась вызванивать отца. Мне было двенадцать; я делал вид, что чем-то занят в своей комнате, но на самом деле слушал, как она ставит бокал на стол, как вздыхает, как раз за разом набирает шесть писклявых цифр, а спустя минуту тишины нажимает отбой. Наконец он взял трубку: она не назвала его по имени – это мог быть какой-нибудь Нестреляй или сменивший его в начале нулевых гаишник, – но я отчего-то был уверен, что там, на другом конце, – далекий голос отца. Она спросила: почему ты ушел? Что он ответил? Потому что было нечего жрать? Потому что ты изменила? Может, он сказал: нам больше не о чем говорить – слова больше не складываются в нас. А может, он ждал, что она позовет его обратно, – но она не позвала. Она опять нажала отбой – и тотчас заплакала. Она пыталась плакать тихо, внутри себя, зная, что я за стенкой, что я слушаю. Она пожалела, что не позвала его, – и в какой-то момент начала снова набирать номер, но остановилась на четвертой цифре. Она больше не звонила ему – но, кажется, продолжала жалеть все эти годы. Кажется, она жалеет до сих пор – где-то глубоко, почти не заглядывая туда, в эту глубину, – но теперь жалеть нечего. Теперь поздно – нет на земле твоего короля.)

(Спустя годы я понял, что мама не звонила – не могла звонить – отцу. Отец строгал коней в тюремной мастерской или резал огурцы в фанерном домике: ему было не до моих опытов с пивом, не до терзаний бывшей жены. Кому же она звонила? Был ли кто-то на другом конце – или она говорила с пустотой, с давно не существующим юношей: грустный взгляд, пиджак, бутоньерка? Может, когда-нибудь я спрошу у мамы. Может, она даже ответит.)

Я проснулся на мокрой простыни: смятое одеяло – на полу, на ногах – джинсы. Горло болит, голова раскалывается; попытался нащупать градусник на полке – вдруг задел что-то твердое. Тут же в ухо прилетела пирамидка – и в глазах вспыхнуло красным. Неужели совсем расклеился? Какой сегодня день? Нащупал в кармане телефон: 12:08, пятница, пятнадцатое июня. Тонна пропущенных, какие-то сообщения; взгляд зацепился за фотографию – от бабушки. Открыл: два высвеченных вспышкой лица – ее уставшее, мое напряженное. Два бумажных стакана с кофе, крошки безе по столу: всего лишь неделю назад – а кажется, так давно, в предыдущей жизни.

Телефон неожиданно завибрировал: Серёжа.

– Вечером в «Фиделе» футбольная вечеринка. Шведы уже заебали, но обещают питерского диджея. Ты с нами?

– Серёжа, я что-то совсем никакой. Лучше кинь семьсот пятьдесят на телефон – я верну, как интернет заработает.

– Кину.

И через секунду:

– Ты хоть поспал?

– Вроде да.

– Ладно. Звони, если передумаешь.