Угодило зёрнышко промеж двух жерновов

Для убыстрения связи послали ему домой факсовый аппарат и в «Новый мир» ксерокс. Вместе и с телефонными звонками – облегчилось дело, но не намного.

Жаловался, что не успевает заключать договора с областными издательствами. Что возникли трудности с бумагой для журнала. Оттого задерживаются номера, идёт война с типографией «Известий». И трудно найти развозчиков в обмин Минсвязи. И почём теперь бумага, почём картон…

Но вот летом 90-го Дима прислал большое письмо с перечнем всего ныне печатаемого и разработанным планом: как будет печататься дальше. За это время издательский кооператив, взявший название «Центр “Новый мир”», но от журнала независимый, получил от Димы полноту издательских прав («мы не нуждаемся больше ни в чьей издательской марке»), – и отныне, мол, все договоры от моего имени Дима будет заключать только с Центром, а уж Центр станет издавать книги с партнёрами, имеющими бумагу, переуступая им за определённый процент авторские права. Дима настаивал, чтобы я дал «согласие на эту схему».

Хотя Центр разделял наименование «Нового мира», однако это настояние меня поразило. Что ж, всякий, кто хочет издать Солженицына, должен прежде купить это право у Центра? Зачем ещё такой посредник-монополист? И я написал Диме (10.7.1990): «Предложение передать все мои книги Вашему издательскому центру – начисто не подходит мне: это значит – всё остановить и задержать. Нет – именно всем желающим издательствам надо давать, и в этом я вижу смысл Вашей деятельности для меня, и именно об этом прошу настойчиво, и главное – для областных издательств. Провинция для меня – важней всего. Ваш Центр только начинает дышать, посмотрим, как он будет работать, тогда и поговорим». – И через месяц: «Я прошу Вас: до всех выяснений как-нибудь не начать непроизвольно притормаживать приходящие к Вам заявки от издательств, надо их все удовлетворять сейчас, никак не откладывать “на будущее”, у будущего будет своя издательская пища… Каждое областное и центральное издательство, которое хочет издавать, – и пусть издаёт, не задерживайте их. Может быть, через год-два в стране будет такая обстановка, что людям будет не до чтения».

Дима был сильно недоволен моим отказом передать исключительные права Центру, ему казалось, что это «простое и ясное решение всех проблем», особенно качества изданий, гарантом которого будет Центр; да ведь будем в Центре издавать хорошие книги! – Нет, возражал я, хорошее дело так не строится, «для меня никак не возможно принять идею монопольного центра, как Вы её выдвинули. Контроля Центра над другими издательствами (и уже существующими по много лет, когда Центр ещё себя ничем не показал) – я принять не могу. Что областные издательства могут допускать опечатки и ляпы, ну что делать, это отражает уровень страны сегодняшний… Центру никто не мешает действовать самостоятельно, наряду с другими – не взамен их, не обуздывая их в свою пользу».

На том посчитал я тему закрытой. Но сколько, в самом деле, трудностей переходного времени ещё вырастало и клубилось. Дима писал о бумажной блокаде журнала, о трудной судьбе задуманного им семитомника, о развале всей системы книгоиздательства на родине.

______________

А на Родине! – на родине что́ только не закипало – и всё грозное, и всё быстросменное. 1989-й был насыщен катастрофами. На многих окраинах Союза (впрочем – нигде в самой России) лилась кровь – и от национальных раздоров, и от войсковых подавлений. А весна та ещё была наэлектризована – первой после коммунистического режима грандиозной имитацией свободных народных выборов. Имитацией и потому, что отступлено было от всепринятой формы «справедливого равенства» общего голосования, вдвинуты разнарядки от организаций (в первую очередь – от ЦК КПСС), от академий, от творческих союзов, кому места обезпечивались по квотам. Правда, на остальные места были сенсационно разрешены выборы из нескольких кандидатов, однако фильтруемых искусственными «окружными собраниями». Принят был вид «свободных» выборов, но направляющая рука компартии действовала всюду насквозь.

Затем состоялся двухнедельный Съезд «народных депутатов», он сплошь транслировался по телевидению, захватив всё внимание миллионов. Это было ошеломлённое счастье: видеть и слышать непредставимое, немыслимое за всю жизнь. Да не для того сидели перед телевизорами, чтобы познать истину о своём положении – ещё бы им её не знать, – а в отчаянной надежде, что, может быть, от этого Съезда жизнь стронется к лучшему.

Академик Сахаров, ведомый как личным, так и групповым воодушевлением, принял жаркое участие в борьбе за право быть избранным на Съезд, выступал в избирательных собраниях сразу нескольких округов и само собою боролся в Академии наук. Тут он и прошёл, но вопреки многим препятствиям и махинациям: горбачёвские власти не без основания опасались Сахарова.