Угодило зёрнышко промеж двух жерновов

Иногда приезжали старики Андреевы (в свой отпуск – в СССР как советские граждане), и с ними тайно встречались то я, то Аля, дважды, помню, опять на квартире Н. Я. Мандельштам, где «потолки» опасные, – и мы не говорили, а писали многими получасами, мало продвигаясь в обмене сообщениями. И я долго не вник, не способен был понять, что же именно происходит с моими книгами. Добрые старики и сами точно не знали: «переводится», «будет несколько позже». Набирались у них ещё вопросы: то – в какие сроки какие другие мои произведения (из первоначальной плёнки, ими увезенной) пускать в ход; то – как поступать, если меня прикончат? то – не надо ли пока благотворительности какой устроить на Западе, всякие тамошние детские сады? (я сказал – нет: если что от всех оплат и трат останется – всё обернём на нужды русские). Но из деликатности не дошло до лобового вопроса: а как же? как же их дочь и зять справляются с переводом? Сказал я старикам, смягчая, что перевод «Круга» далеко не удовлетворяет меня, – тут Ева на меня зацыкала, что я судить не смею, и старики уверяли, что «по-английски звучит безупречно». Однако отзыв мой они передали дочери, и Карлайлы оскорбились смертельно. Если до того они и собирались «поработать» над «Архипелагом» – то уж впредь охота отпала (оно и к лучшему). Так мы никогда и потом ни строчки их трудов по «Архипелагу» не видели, хотя О. Карлайл ещё много лет уверяла, что «была сделана огромная работа».

Тем временем подходила пора начинать и другие переводы «Архипелага» на иностранные языки, не только же на английский. Однако единственный текст за рубежом был в руках Карлайлов. Надо было получить от них копию. Летом 1970 Бетта ездила в Женеву к В. Л. Андрееву и самым мягким образом выразила просьбу получить текст для немецкого перевода. В. Л. принял чрезвычайно болезненно: что это поведёт к разгласке, растеканию, – он ведь оставался советским гражданином, тем более всего опасался. Только и дал Бетте почитать фотоотпечатки без выноса. И Бетта отступила, не настаивая больше. Просить же у Ольги она не бралась, уже тогда находя её невыносимой. Дала знать нам, что – отказ. То и был твёрдый отказ самой Ольги. Мы с Алей приняли такой отказ как чудовищный. Мне, автору, они отказывают в моём тексте? я не могу сам дать старт переводам? значит, они уже числят за собой те мировые права на «Архипелаг», которые я им не передавал? (Вот с этого-то момента Карлайлы и прекратили «шлифовку» уитневского перевода: потерялся смысл! И перевод надолго застыл после первичной стадии.)

Так что ж, нет выхода, неизбежно нам вторично предпринять ту же страшную эпопею: заново переснимать «Архипелаг» и заново искать путей отправить на Запад? (А за три года, что прошли от первой отправки, обстановка вокруг меня резко обострилась, слежка за квартирой была круглосуточная, и за каждым шагом моим, семьи и друзей. Теперь несколько человек рисковали свободой и жизнью: надо было снова доставать три тома из дальнего хранения (А. А. Угримов) – фотографировать (Валерий Курдюмов) – где-то близко хранить скрутки плёнок – затем передавать их цепочкой до французского посольства, когда Анастасия Дурова найдёт путь отправить их в Париж, а там ещё чтобы курьеры не проминули Никиту Струве.

Так свелась ни к чему вся наша Троицына отправка, вокруг которой столько было тревог, смятения и надежд. Все прежние риски ушли в тупик и в ничто. Не с теми людьми связались. Надо – безошибочно выбирать, кому доверяешь. А это – труднее всего.

Второй пересыл «Архипелага» оказался куда мучительнее первого: подтверждения о благополучном исходе мы в неизвестности и напряжении ждали три месяца! – до мая 1971. Но теперь уже и мы, соответственно, не сообщали о нём Андреевым – Карлайлам, а начали сосредоточенно, молча переводить на немецкий, затем французский и шведский. Мы хоть получили свободу выбирать переводчиков и вести работы.

А ещё в конце 1969 у меня завёлся на Западе адвокат, доктор Хееб. Узнав о том, Карлайлы встревожились ужаленно: ещё какой-то новый доверенный? с кем-то делить права? Тут ещё и Бетта, чья чёткость и прямота пришлись Ольге как ножом. Через Еву раздалось к нам от Ольги острое раздражение и уведомление, что они считают мой шаг рискованным, адвокату моему не доверяют и, во всяком случае, сотрудничать с ним не хотят. И ещё, и ещё раз передавали, что не хотят ни с кем «делить ответственность». И старики Андреевы в очередной приезд резче обычного выразили неодобрение и недоверие Хеебу, и даже передали нам такой слух, что Хееб… коммунист? (Ну, быть не может! ну, вот бы влипли!)

Так между двумя нашими действующими на Западе силами в 1970–71 создались натянутые отношения. Искры и треск разрядов доносились к нам с обеих сторон. И – вдруг? – в начале 1972 Карлайлы неожиданно признали: да, конечно, мы понимаем, адвокат необходим, защищать всю широту интересов. И даже – ласково о Хеебе! (Только к Бетте не смягчились.)

Мы и порадовались, ничего не поняв. Вот, меж добрых людей всё решено отлично.

______________