Адвокат на Западе! Как это ново придумано! Как это дерзко звучит против советских властей! Мы долго радовались и гордились таким приобретением.
Столкновение Востока и Запада, двух разных типов жизни, отлично проглядывает в сцене, как мы этого адвоката брали. (Почему – адвоката, а не литературного агента? – а мы просто не знали о такой ещё специальности.) На квартиру Али на Васильевской улице Бетта привезла стандартный швейцарский типографский бланк на немецком языке с перечнем всех разнообразных доверяемых видов деятельности, их была там юридическая полусотня, трудно представить, какой бы вид не охватывался. Оставалось проставить фамилию адвоката, мою подпись и дату. Только стали мы с Беттой вчитываться в этот густой перечень (всё же мужицкая оглядка тревожно предупреждала меня, что нельзя уж так безмерно всё доверять, слишком много написано, – но и новый же не составишь, а какие случаи действительно понадобятся моему будущему защитнику, как предугадать?) – вдруг стук в наружную дверь. Аля пошла открыть – водопроводчик, но не обычный жэковский, хорошо известный, а какой-то совсем новый. Говорит: ему надо в ванной краны проверить. Что? почему? не жаловались, не вызывали. А уже дверь входная открыта, как-то и не запретишь. Аля пустила его (а дверь нашей комнаты плотно притворена, и мы затаились) – он прошёл в ванную, покрутил какую-то безделицу, ничего не сделал и ушёл. Очень подозрительно. Так и поняли, что это – ГБ, хотели засечь иностранку в нашей квартире. Мы-то затаились, а пальто гостьи на вешалке в прихожей висит… Под этим ощущением осады и опасности для Бетты выходить – и текла дальше наша встреча. И уже не вчитывались мы так подробно в список, и ясно было, что не откладывать же до другого приезда Бетты через полгода или год, и ничего уже тут нельзя исправить, а надо подписать. Мы о водопроводчике думали, а не – какие последствия могут быть от этой генеральной доверенности. И большая забота: ведь эту бумагу Бетте сегодня, пожалуй, нельзя выносить с собой. Значит, надо её оставить в нашей квартире, затем вделать во что-то, в конфетную коробку, в таком виде Бетта повезёт через границу.
Да, так всё же: кто этот адвокат? Швейцарец, доктор Хееб, Бетта лично знает его, очень честный, порядочный человек. Ну чего ж нам ещё? Честный, порядочный – это самое главное, и нейтральный швейцарец – это тоже неплохо. Расспрашивать некогда, думать некогда, ладно, скорей! Я подписал. Свершилось! – у меня на Западе полновластный доверенный всех моих дел. Какая находка! Какая опора теперь у меня! Ну, поиграйте со мной, попробуйте!
Уговорились так: вся важная связь по-прежнему идёт через Бетту
Да скоро явился и случай спасительной защиты. В декабре 1969 начала «Ди Цайт» печатать «Прусские ночи», подкинутые ей всё тем же неутомимым «Штерном» с просьбой
Что ни шаг на Западе, самый простой шаг, вызывает суд – была для меня полная неожиданность, и резко неприятная: этой атмосферы напряжённых гражданских исков у нас там не было совсем. Вот, имея адвоката, значит надёжно оградив свои права на Западе, я в 1971 впервые спокойно печатал в Париже «Август Четырнадцатого»: русское издание у «Имки», а дальнейшие переводы устроит доктор Хееб. (Но я упустил предупредить его о русском «Августе» заблаговременно, ему тяжело пришёлся внезапный мировой штурм издательств: срочно требуют права на издание, конечно с бешено-поспешными переводами.) Кажется – при адвокате ничего не должно случиться худого? Но сразу совершаются три пиратских издания – и на русском! и на немецком! и на английском! И по всем трём возникают суды.
Наше русское издание вышло в июне 1971[98] (от самиздата мы «Август» до тех пор удержали), иностранные не могли перевестись и появиться раньше 1972. И вдруг осенью 1971 в Германии в издательстве «Ланген Мюллер» взорвался готовый немецкий перевод![99] Вот тебе на! Да как же они могли успеть? невозможно за 3 месяца качественно перевести и издать книгу в 500 страниц!
Как по-старому не было у меня адвоката – мог бы я только протестовать газетно. Но наличие адвоката, напротив, обязывало начинать процесс: если не протестую – так это я сам и напечатал! Хееб и начал судебный процесс в октябре 1971. (Я ещё только долечивался от гебистского отравления рицином, нам с Алей было вообще не до того.)