Угодный богу

Скульптора Махроса этой ночью не было в резиденции. В последнее время он очень уставал, а число заказов раз от разу все уменьшалось. Он отправился домой, где его ждали жена и два сына, которых он когда-то хотел обучить своему ремеслу, да так и не осуществил этого.

Увлеченный безумной затеей, Тотмий тихо поднялся со скамейки и неслышно подошел к спящему рабу, расположившемуся на жесткой подстилке у самых дверей мастерской. Удостоверившись, что сон его крепок, скульптор разулся, снял с себя все металлические украшения, которые неосторожным звоном могли бы выдать его, и проскользнул мимо слуги в сад. Он уже знал здесь каждое растение, каждую тропинку и отлично ориентировался при свете звезд. Стражники находились на своих обычных местах, которые тоже были известны Тотмию, и он, заблаговременно обходя посты и перешагивая через спящих охранников, прокрался в павильон, возле входа в который сидя дремал один из стражников. Обойдя павильон с другой стороны, Тотмий заглянул в окно комнаты, где, повернувшись к нему лицом, спал фараон. Скульптор пристально вгляделся в его черты, но чем дольше смотрел, тем более ужасался переменам, произошедшим с фараоном. Изваяние, над которым Тотмий корпел несколько недель, совсем не напоминало внешности спящего. Уничтоженный и разбитый молодой человек медленно отправился назад, готовый признать собственную беспомощность и наутро сообщить царице, что не справился с ее заданием, оказавшимся ему не по силам.

Рассуждая таким образом, он проследовал мимо дворца и чуть не столкнулся с громадной, стоящей неподвижно фигурой Пхута. Что здесь делал начальник стражи, всегда охраняющий сон фараона? Тотмий задумался. И тут счастливая догадка, от которой он чуть не закричал, озарила его. Ну конечно, в павильоне был не фараон, владыка спал во дворце. Скульптор понял, что, доверяя собственным сомнениям, в темноте принял за повелителя его сановника Хоремхеба, который действительно не был похож на Амонхотепа IV. Тотмий мысленно посмеялся над собой и вновь взялся за осуществление своей дикой задумки. Он осторожно приблизился к дремавшему Пхуту и, убедившись, что глаза его закрыты, отошел на несколько шагов, изловчился, подпрыгнул до террасы второго этажа и зацепился пальцами за перекрытия. Прислонившийся спиной к стене, спящий стоя Пхут только глубже втянул в себя ночной воздух, и дыхание его вновь стало ровным. Тотмий, подтянувшись на руках, перекинул ноги через бортик террасы и, пригибаясь, прошел вдоль окон, заглядывая в каждое из них. Наконец, он нашел то, за которым была расположена спальня царицы Нефру. Он не ошибся, фараон был здесь. Испытывая угрызения совести и одновременно страх быть пойманным за неблаговидным делом, Тотмий неслышно влез в окно, стараясь не запутаться в полупрозрачной тонкой занавеске и, оказавшись в комнате, остановился перед царственным ложем. Из груди его вырвался вздох облегчения – фараон был именно такой, каким он представлялся в каменном портрете Тотмия: грубые линии щек и бровей, мягкий рот с опущенными уголками, складки у глаз, меж бровей и на висках. Ни одной неверной линии не допустил скульптор в своей работе. Но так ли это? Тотмий склонился над лицом Амонхотепа IV, еще раз проверяя себя, и тут заметил маленькую складку на переносице, которую не учел! Он сжал кулаки и закрыл глаза, фиксируя в памяти необходимые особенности лика фараона, потом тихо вышел через окно на террасу, и спустился в сад. Он был так поглощен созерцанием повелителя, что даже ни разу не взглянул на прекраснейшую царицу, которая в звездном сиянии казалась еще красивее, чем при свете солнца.

От неожиданного легкого шума Пхут открыл глаза и настороженно огляделся. Вокруг было тихо, и он, решив, что это неосторожная птица свалилась с ветки во время сна, вновь смежил веки, а спустя минуту ветерок донес до Тотмия его легкое посапывание. Но скульптор не спешил. Прошло еще несколько долгих минут, прежде чем из-за небольшой пальмы, росшей рядом со дворцом, показалась его фигура. Пристально вглядываясь в темноту сада, Тотмий прокрался к себе в мастерскую.

Когда он перешагивал через раба, развалившегося на пороге, тот вдруг проснулся и с удивлением посмотрел на скульптора.

– Куда ты, уважаемый? – спросил он, глядя на нелепую позу Тотмия, одна нога которого была в саду, а другая – в мастерской.

– Да вот… – пробормотал ваятель, не зная, что солгать.

– Нельзя уходить. Царица не велела отпускать тебя, уважаемый, – извиняющимся тоном произнес слуга.

– А так хотелось подышать прохладой, – нашелся Тотмий и, изображая на лице легкую грусть от несостоявшейся прогулки, шагнул в мастерскую.

Раб в ответ с сочувствием пожал плечами, наблюдая, как ваятель садится к скульпторе и, взяв инструмент, что-то чертит на переносице каменного фараона, и снова задремал.

– Отполирую утром, – сказал Тотмий, с удовлетворением глядя на портрет, и вдруг почувствовал, какая усталость накопилась в его теле.

Загасив факел, он лег на жесткую скамью и в первый раз за много дней заснул спокойно.