Угол

Погрустневший, я дошел до причалов, выгоняя свежим морским воздухом остатки вони, казалось, пропитавшей меня и мою одежду навсегда. Плескалась вода под пирсом, пахло солью, у дальнего причала рядом с ошвартовавшейся там посудиной суетились люди. Я подошел.

Длинное невысокое здание оказалось, ожидаемо, складом. Его широкие ворота были распахнуты, открывая темную прохладу внутри. Несколько грузчиков жидкой вереницей таскали на судно нарубленные короткими бревнышками стволы черного леса, с той только разницей, что были они раза в два толще того, что рос на холмах вокруг. Подойдя к купцу, стоявшему рядом со сходнями, контролируя погрузку, я поинтересовался:

— Помощь не нужна?

Тот, обернувшись, осмотрел меня:

— Матрос? — прищурился. — Это ты, что ли, отстал?

Я кивнул. Похоже, я здесь прочно прописался, если меня узнают совершенно посторонние люди.

— Становись. — Он назвал цену.

Сущие гроши! Купец заметил мое смущение и добавил:

— Не обижу. Будешь хорошо работать, добавлю. Ну, встаешь?

***

В таверну постоялого двора я вошел инвалидом. С трудом переставляя ноги, я ковылял раненой лошадью, отказываясь верить самому себе, что еще двадцать минут назад я таскал оказавшиеся тяжеленными стволы, как зайчик с батарейкой «Дюрасел». Зато с гордостью оплатил хозяину ужин и каморку на ночь.

Из глубины зала мне призывно махали рукой. Я всмотрелся — там сидел Тарнух в компании знакомого мне лысого охранника и еще одного габаритного товарища, вероятно, той же профессии.

Доковыляв до них, я занял последнее свободное место за столом, бросив свой рюкзак под ноги. Тарнух весело осклабился:

— Говорят, ты себе работу нашел? — Я кивнул. — Ну, как тебе?

— Работа как работа. Матрос — это уже почти грузчик. — ответил я, стараясь не показывать вида, насколько вымотался.

— Ну, сегодня, положим, тебе повезло. А что завтра? Судна может еще неделю не быть. А калошу эту вы уже загрузили.

— Другая будет, — грустно ответил я, принимая свою кашу и лепешки от подошедшей девушки.

Компания, видимо, сидела уже давно. Подошедшая официантка сгребла их кружки, весело поинтересовавшись:

— Продолжаем?

— Я колбаски просил, — жалобно пробурчал незнакомый мне третий.

— Жарятся колбаски. Орешек на троих или?..

— Или, — твердо ответил Тарнух. — Ты же к нам присоединишься? — изволил он поинтересоваться моим мнением.

— Угу, — согласился я, налегая на горячую кашу.

— Знакомься. Это Лысый! — сказал Тарнух и заржал, указывая на знакомого охранника.

Тот нимало не обиделся:

— Знакомы уже!

— А это Чубчик! — Тарнух продолжал веселиться.

Чубчик не обратил на него никакого внимания, весь сосредоточившись на официантке, которая несла в этот момент вожделенные колбаски. Я ему тоже был, видимо, неинтересен. Посмотрев на заказанное моими новыми знакомыми колбаски, ребрышки, какие-то куски вяленого мяса и лоха, я не удержался и заказал себе на последние честно заработанные гроши таких же жареных колбасок, чем заслужил, наконец, одобрительное внимание от Чубчика. Дождавшись смены напитков, мы выпили.

— Илия, — Тарнух отлично помнил мое имя, — может, у тебя случайно еще есть кусочек вчерашнего орешка?

— Был бы, я бы его продал и спокойно дождался судна.

— Это да. Я бы за брикет такого орешка сам бы тебе весь твой отпуск оплатил.

— С питанием, — добавил я, и соседи заржали.

Какое-то время мы с Чубчиком почти не участвовали в беседе, увлеченные соответственно кашей и колбасками. Тарнух же пребывал в веселом возбужденном состоянии. И с чего бы это? Лысый поддакивал ему, ржал, когда надо, при этом откровенно разглядывая меня, как если бы прикидывал, сойду ли на жаркое или придется меня долго мариновать или тушить. Компания была в целом вполне терпимая. Все-таки не отморозки из Облачного края, а люди при деле — охранники ордена. Тарнух так вообще элита — шутка сказать, личная охрана, сопровождение важных грузов и бог знает что еще. Про свою напарницу он больше не упоминал, а я избегал этой темы — глаза его смотрели подозрительно трезво, когда он ржал над очередной незамысловатой подколкой о моем ближайшем будущем. Я заметил, что объектами его веселья в основном оставались мы с Лысым — подкалывать Чубчика Тарнух избегал. На мой интерес о его жизни на континенте Тарнух тоже отвечал немногословно. Точнее, сводил тему к извечным бабам, как он выражался, и деньгам. И это притом что он, сам признался, был женат. Было ощущение, что Тарнух чувствует себя здесь эдакой столичной штучкой, волею судьбы на время попавшей в далекий провинциальный городок. Я был нужен ему, как повидавший мир моряк, способный подтвердить достоверность всей той галиматьи, которой он щедро делился с местными.

Внезапно ржавшие Тарнух и Лысый замолчали и как будто сжались, Чубчик оглянулся и замер, перестав жевать. Я оглядел их вытянувшиеся физиономии и развернулся на стуле — то, что привлекло их внимание, происходило прямо за моей спиной.